сдуру ляпнул, она и не просила.
– А сейчас не знаете, как эту клятву нарушить?
– Да, не знаю. Я человек дела. И не могу нарушить слова. Понимаете?
– Хорошо понимаю. Я помогу вам разобраться в этой ситуации.
– Спасибо, доктор, – Виталий улыбнулся, но вцепился пальцами в столешницу.
– Представьте, что вы сдержите слово и женитесь на ней… Ляжете как-нибудь с ней спать, а ее голоса прикажут ей вас, – он сделал паузу, задумался, – зарезать. И она их послушает. У нее же бывают голоса?
– Да, бывают. Сейчас просто нет, а так да, бывают.
– Ремиссия просто сейчас. Но это не вечно.
– Хорошо…
– Ничего, кстати, хорошего. Ваш выбор: либо сдержать слово и быть убитым, либо его нарушить и остаться жить. Что выбираете?
– Очевидно – жизнь.
– Вот и все. У вас выбор между плохим и очень плохим. Так что, думаю, словом можно пожертвовать в этой ситуации. Вы его дали, не зная про ее болезнь.
– Спасибо, доктор. Вы… вы просто гений. Это так все объясняет…
– Это объясняет только то, что слово – всего лишь слово. И не более. Но Лика – живой человек, которого вы так долго искали и наконец-то нашли. Может быть, все-таки…
– У нее шизофрения! Это риск, доктор, огромный риск!
– Хорошо. Дело ваше.
– Спасибо, доктор! Вы помогли мне!
– Сомневаюсь, – доктор посмотрел в окно, видимо, думая о чем-то своем.
Он встретил ее через несколько лет в Амстердаме. Она шла по Рембрандтплейн с высоким стройным мужчиной. Тот держал за руку маленькую девочку, очень похожую на Лику. Мужчина о чем-то говорил, показывая на старинные здания. Лика иногда хмурилась, а потом смеялась, наклоняясь к дочери и целуя ее в макушку.
Проводив их взглядом, Виталий вытащил из кармана карту города и пошел в сторону Красного квартала, где обретались проститутки.
Молодость
Дверь скрипнула, и в бар вошел высокий человек в фетровой ковбойской шляпе с загнутыми краями. Он был худ, статен и одет в длинный плащ асфальтового цвета. Ухоженное лицо с несколькими неглубокими морщинами, седые, ровно выбритые виски и желтоватая сухая кожа на руках говорили, что ему около пятидесяти или немногим больше того. В одной руке он держал дипломат из крокодиловой кожи с оливковым оттенком.
Человек снял шляпу, пригладил редкие волосы и, прокашлявшись в кулак, осмотрелся по сторонам. Перед собой он увидел лишь старую, потертую мебель бара, особо ничем не примечательную. Стойка бара освещалась кованой люстрой, висящей на цепи, вдетой в металлическое кольцо, торчащее из потолка. Люстра была явно больше, чем требовали размеры бара. Человек оглядел ее, поморщился, затем подошел и ударил по ней рукой. Раздался звон. На пол упало несколько осколков стекла. Человек сделал шаг в сторону.
– Джек, ты когда уберешь эту убогую люстру?! – закричал он, схватившись за расцарапанное запястье. – Я себе чуть руку об нее не сломал. Черт бы ее побрал.
