быть сегодняшней. Видите, какие сгибы? Как вы думаете, кто ее писал – мужчина, женщина?
– По почерку скорее мужчина, – сказал Изотов.
– Мне тоже так кажется, – сказал Быков, осторожно укладывая записку в планшет. – Ладно, осматривайте труп.
Убийца стоял сзади, в кустах. Он выстрелил в затылок Красильникову с близкого расстояния – это было видно по рваной ране и по дыре в кепке. Изотов приподнял голову Красильникова, стараясь не встречаться с открытыми, невидящими глазами, и крикнул:
– Свет, Алеша…
Шумский поднес фонарик.
– Что это? Кровь? – спросил Изотов.
На желтой, тщательно выбритой щеке Красильникова заметно проступала темно-красная черта. Шумский достал блокнот, вырвал чистый листок и потер по щеке.
– Нет, не кровь. Губная помада.
– Я так и предположил, – удовлетворенно сказал Изотов. – Это уже кое-что… Выходит, здесь замешана женщина.
– Не торопись с выводами, – проговорил Быков. – Ищите гильзу. И постарайтесь найти пулю.
– Гильза должна быть где-то в кустах, – сказал Шумский, – но Ларионов не пускает, землю бережет, затопчем.
Ларионов, потный, раздосадованный неудачей, снова присел на корточки с Пиратом за скамейкой – там, в кустах, на влажной, пахнущей весной земле довольно четко отпечатались следы ботинок. Пират прерывисто обнюхивал их, потом рванул поводок, и Ларионов, едва успевая за псом, прыжками помчался в сторону, противоположную проспекту. На улице поводок начал слабнуть. Пират завертелся на месте, завилял хвостом и заскулил.
– Ищи, Пират, ищи, ищи, – строгим голосом настойчиво погонял Ларионов, теряя терпение. – Не можешь? Потерял, да? Потерял? Эх ты, псина…
Они вернулись, и не успевший отдышаться Ларионов сказал Быкову, что след прерывается на мостовой, где проезжавшие машины смешали запахи.
– Очень плохо, – проговорил Быков, насупившись.
– Можно еще попытаться, товарищ полковник, но бесполезно, мостовая мокрая, грузовики все-таки ходят и ночью. Город ведь…
– Ну что ж, давайте искать гильзу и пулю.
Начали от тех же кустов. Ладонями, как слепые, ощупывали холодную землю, слабую нарождавшуюся траву, оголенные корни…
Незаметно рассвело. Исчезла тишина, теперь сад пропитался неумолчным щебетанием птиц. Пробежал вдали трамвай, гудела, разбрызгивая воду, поливальная машина.
– Да погасите вы фонари, диогены, – пробасил Шумский, смеясь, и выключил свой.
– Вот она! – воскликнул невозмутимый Изотов, очищая от земли гильзу. – Калибр 7,65. Система иностранная.
Шумский пришел в управление после обеда. Его нервное, узкое, с острым носом и острым подбородком лицо было бледно, а под глазами набухли мешки. Шумскому было под сорок, и в этом возрасте беспорядочный сон, еда урывками и нехватка кислорода ставили свои горестные метки на лицо.
Изотов был уже на месте. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел в окно.
– Долго
