тогда, наверное, не так уж трудно вспомнить, кому вы могли ее подарить.
– Честное слово, не помню…
– Хорошо, я вам помогу, – садясь, сказал Шумский. Он сцепил руки и поднес их к своему острому подбородку. – Вы знаете Георгия Красильникова?
– Знаю.
– И что же?..
– Да, у него может быть моя карточка.
– Вот видите! – довольно проговорил Шумский и укоризненно посмотрел на Орлову. – Оказывается, я лучше вас знаю, кому вы дарите свои фотографии. Он ухаживает за вами?
Девушка замялась, потом сказала как-то деловито, по-женски:
– Это все несерьезно.
– Почему?
– Как вам сказать? Я его мало знаю. Мы познакомились на заводе, зимой. Как-то он пригласил меня в кино, а один раз были в театре, на «Потерянном письме»…
– Вы часто с ним встречались?
– Редко. По-моему, когда ему нечего делать, он звонит мне. Ну а если я свободна, почему не пойти?
– Когда вы его последний раз видели?
– Недели две-три назад, наверно. И то мельком, в проходной.
– А каким образом попала к нему ваша фотография?
Орлова пожала худенькими плечами:
– Случайно… Я должна была сдать две фотокарточки в отдел кадров. Сфотографировалась, получила снимки и шла домой. На улице встретила Георгия. Он узнал, откуда я иду, попросил показать карточки и взял одну… Мне не хотелось отдавать, но он очень просил… Сказал, что я ему здесь нравлюсь… Я и отдала…
– И правильно сделали, – улыбнулся Шумский. – Что ж тут такого? Раз попросил, надо было дать. Тем более что причина просить была у него веская… Ну а теперь откройте сумочку и положите на стол все, что там есть.
Орлова удивленно посмотрела на Шумского и вытряхнула заводской пропуск, зеркальце, деньги, носовой платок, бутылочку с духами, раскрыла кожаный кошелек, высыпала мелочь.
Не притрагиваясь к вещам, Шумский искал губную помаду.
Ее не было.
– Складывайте все обратно, и давайте я подпишу пропуск, – решительно сказал он. – Можете идти на работу, домой, куда хотите.
Когда дверь за Орловой закрылась, Шумский расслабился, вытянул ноги, закурил. Годы работы в управлении научили его довольно точно распознавать людей с первых же минут знакомства. Походка, манера держаться, взгляд, выражение лица, голос, построение фраз и другие частности давали ему право судить о том, с кем имеет дело, еще до допроса. В пестроте человеческих характеров, в повадках каждого подследственного Шумский выискивал и выделял главное для себя – искренность собеседника, ибо искренность – сестра правды.
Перед Шумским, на том самом стуле, на котором только что сидела Орлова, перебывали разные люди – от махровых, отпетых преступников и негодяев до невинных свидетелей, нужных дознанию. Их-то, случайных посетителей его кабинета, он жалел, как жалел сейчас ни в чем не повинную девушку, которая опрометчиво дала малознакомому человеку свою фотографию. Шумский представил,
