style="font-size:15px;"> – Я живу в другом общежитии. Меня взяли в целевую аспирантуру.
– Вы такая породистая.
– Это интересно. С этого места поподробней, пожалуйста.
Открылась дверь, и Арона пригласили в кабинет. Приятной внешности следователь с внимательными глазами представился:
– Василий Иванович, – он улыбнулся, – легко запомнить, как Чапаев.
Василий Иванович погасил улыбку и спросил:
– Вы не помните, что вы сказали по поводу смерти президента Египта.
– Не помню.
– Странно, а говорят, что у вас хорошая память. Тридцатизначное число за две минуты запоминаете, Игоря Северянина наизусть помните, а что сказали неделю назад, не помните.
– Но я, же правду сказал?
– А кому она нужна эта ваша правда? Вы – человек, которому государство даёт высшее образование. А как вы благодарите страну за то, что она вас учит, даёт вам стипендию? Вы что, не понимаете, что существуют интересы нашего государства в данном регионе, что есть такое понятие, как большая политика, не понимаете? Для чего тогда вы изучаете научный коммунизм? Для того чтобы своей болтовнёй подрывать основы? – Василий Иванович прибавил громкости и менторским тоном со значительными паузами между словами отчеканил: – запомните и зарубите себе на носу: если на первой странице газеты есть некролог, значит, так нужно! Это вам понятно? Никто вас не обязывает скорбеть и надевать на себя траур, но и неуважительно отзываться об умершем президенте вы не имеете права! Вы не только президента оскорбили, вы в его лице оскорбили весь дружественный нам египетский народ! Вы знаете, что с вами сделали бы за ваши откровения в тридцать седьмом? Знаете?
– Я больше не буду. Я обещаю вам, что никогда больше не позволю себе неуважительно отзываться о друзьях нашего государства и никогда больше не буду подвергать сомнению политику нашей коммунистической партии.
«Какая сука, интересно, меня вложила? – гадал Арон. Он изобразил покаяние, сделал грустные, как у таксы, глаза. – разберёмся потихоньку. Сейчас нужно выкрутиться и выйти без наручников из этого кабинета, а там разберёмся».
Арон расписался за неразглашение содержания беседы, вышел на улицу и подождал Тамару.
– Расписались за неразглашение?
– Расписалась.
– А вас за что?
– За то, что хорошо отозвалась о диссидентах. Призналась студентам, что читала самиздат. А вас за что?
– За то, что плохо отозвался о покойном ебипемском президенте.
– Здорово мы с вами соблюдаем неразглашение, правда? А ебипемский – это класс!
– Нужно это дело обмыть. Тяжёлые моральные переживания замечательно нивелируются алкоголем. Пойдём ко мне в общагу?
– Нет, если уж в общежитие, то лучше ко мне. Я одна живу. Вы не успели мне рассказать, по каким признакам вы определили степень моей породистости. Я просто умираю от любопытства.
Они посидели в кафе «Дружба» и набрались там славно. А когда
