ум рафинированного интеллектуала, для которого философия – не профессия, а способ мышления. Он ненавидит общепринятое, он культивирует индивидуализм, а потому в университете читает только эстетику. К тому же, три четверти учебного времени отдает истории этих дисциплин. Я была на его лекциях. Что ни слово, то цитата из Ницше. Предметы, вроде истории партии, диамата или истмата ведет Агин.
– Ну, при таких мозгах, Мишу, возможно, и возбуждает, что он развратил собственную дочь! Хотя, в мерзости подобного способа мышления грех винить такого гениального страдальца, каким был Ницше.
– Ну, а что еще его может привлечь в этой девочке? Юное тело? Я понимаю, когда мужчина находится на пороге заката. Тогда – другое дело. Но он-то в самом расцвете! А, вообще-то, она просто глупая малолетняя гусыня – избалованная, ревнивая и злобная!
– Танюша, родная, если ты все так ясно соображаешь, зачем же полезла в петлю?
– Ты меня не поймешь. В конечном счете дело было не в них. В тот момент я так ненавидела себя! Так презирала! Так была себе омерзительна! Я же эту ситуацию могла предвидеть! Надо было только не бояться смотреть фактам в глаза! И дураку было ясно, что я – скромная провинциалка, студентка библиотечного факультета, не пара развращенному, столичному денди со связями, доцентурой, квартирой в центре столицы и папочкой подполковником. Представляешь, вообразила себя Золушкой. Вот идиотка! Только слепой мог не заметить, что Миша с мамочкой использовали меня, как бесплатную домработницу. Как интеллигентную няньку для их взбалмошной, испорченной девчонки. Ну, и чего я добилась своими диетами и деньгами, заработанными за частные переводы? А бесконечные стирки, готовки, уборки? Конечно, выглядела я как девочка, не была иждивенкой, и в доме у меня все сверкало. Но кто в семье это ценил? Я все равно была для них ничтожеством, которое в любой момент можно было растоптать… А виновата во всем я сама. Только я сама! Я же понимала, что свекровь садистка и лгунья! Я же чувствовала, что муж мне изменяет, а падчерица презирает. Но я не смела называть вещи своими именами. Не решалась себе признаться, что попала в семью снобов и негодяев. Я, как восторженный ребенок, цеплялась за свои иллюзии. Как в первый день знакомства, я постоянно твердила себе, что они талантливы, известны, богаты. Они – столичная элита, а мне – туповатой дурнушке из глубинки, выпало счастье быть принятой в их среду на законном основании! Мне казалось, что я недостаточно хороша для их круга, и потому я работала, работала, как каторжная! Думала, перетерплю и дождусь светлых дней… Валя вырастет, выйдет замуж и заживет своим домом. Фрося одряхлеет и перестанет так донимать. Миша постареет, станет мудрее и оценит мою преданность… Знаешь, мама, когда я промокшая, замерзшая, грязная искала дома спички и скидывала со стола куски кала, в моих ушах звучал смех этой наглой шлюшки! Самое ужасное, я понимала – она права. Ее хохот – единственное, что я заслужила за свою робость, за десятилетнее добровольное рабство… Пойми, ведь в основе всего этого
