куда-нибудь и отпраздновать то, что я остался жив, только и всего. Но как знать, быть может, ты не хотела, чтобы я выжил? С тобой никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
События минувшей ночи еще не стерлись из памяти Эвелин – выбор, который она сделала. Хотя все еще можно исправить. И она могла бы сказать об этом мужу прямо здесь и сейчас. Но вместо этого она произнесла:
– Не шути так, Марк. Ты был там, в магазине, вместе с остальными насмерть перепуганными людьми. И легко мог бы оказаться среди пострадавших. Иногда ты не понимаешь, как тебе повезло. Ты просто плывешь по жизни… Нельзя принимать все это как должное.
А он смотрел на нее со смесью восхищения и раздражения во взгляде.
– Да, Эвелин, дорогая моя, ты права. Я был там. И мог оказаться на месте любого из этих людей. Но ведь не оказался, верно?
– Подумаем, – сказала она спустя мгновение. – Насчет ужина, я имею в виду.
– Ради всего святого! О чем тут можно думать? – Марк глядел на нее так, словно видел перед собой сразу двух женщин: одну, которую он знал вдоль и поперек и любил, и другую, похожую на проект в стадии разработки, на который он никогда не рассчитывал.
Если она немедленно не выйдет из комнаты, то расплачется, и тогда ей придется рассказать ему все. Марк мог быть слепым, но дураком он никогда не был. Эвелин снова приснился этот сон. И, как бывало всегда, вот уже несколько дней она не находила себе места. Он буквально преследовал ее. Вот только сейчас на то имелись совсем другие причины.
– Вы не могли бы это унести? – обратился Марк к Тесси, которая вошла в комнату, чтобы подлить им свежего кофе. А потом добавил: – Пожалуйста, – потому что отличался безукоризненной вежливостью.
– Только вашу тарелку, сэр? – засуетилась вокруг него Тесси, приведенная в замешательство нарушением установленного порядка.
– Все. – Марк обвел рукой стол. – Очевидно, миссис Уэстленд объявила голодовку.
И пускай еще много лет назад он уверял Эвелин в том, что его неудержимо влекло к ней потому, что она, дескать, решительно не походила на девушек из «его мира», она не сомневалась, что Марк так и не сумел забыть, что больше не живет во дворце Бленхейм. Так она называла его родовое гнездо, чтобы напомнить мужу, какое привилегированное положение он занимал, и лишний раз подчеркнуть, что многим повезло куда меньше. Эвелин, например, не могла похвастать ничем подобным. По ее мнению, нормальные люди так не живут.
Ей на глаза навернулись слезы. Тяжелая тайна буквально душила ее. Как она вообще здесь оказалась? Эвелин с трудом проталкивала в легкие крошечные глотки воздуха. Если Марк увидит, что его жена плачет, он непременно сочтет, что она снова разыгрывает перед ним мелодраму.
«Прости меня, но я так больше не могу…»
Хватит ли у нее сил сказать ему это в лицо? Пусть она писательница, но никогда не сможет подобрать нужные слова.
– Я не голодна. Пожалуй, мне лучше прилечь. – Голос у Эвелин дрогнул и сорвался.
Она
