правил строительства нового здания, запрещавших, к примеру, выступ верхних этажей над первым, что значительно уменьшало внутреннее пространство. Поэтому было решено пойти на дорогостоящее и рискованное предприятие – поставить подпорки под верхние этажи, а внизу отстраиваться заново. Несмотря на шум и грязь, семья, за исключением нескольких недель, продолжала жить в доме. Мальчику все это крепко врезалось в память. В одном из его самых ранних текстов в диалоге отца с сыном речь идет именно об этом. Отец: «Добавь сюда ту великую опасность, каковой подвергали себя строители и ремесленники, особенно при сооружении главной лестницы, которую ты здесь видишь, потому что весь этот свод поддерживается бесчисленным множеством подпор». Сын: «А мы, невзирая на опасность, продолжали здесь жить. Хорошо, когда ты не все знаешь, я наверняка не смог бы так спокойно спать, как спал тогда»[14].
Перестройка дома и в первую очередь просторная прихожая с парадной лестницей были предметом гордости отца, главным «произведением» человека, который за свою жизнь произвел не так уж много. Это его любимое детище сын задел во время спора в 1768 году, когда вернулся домой из Лейпцига. Отец выказал недовольство успехами сына в учебе, а тот в ответ раскритиковал архитектурные идеи отца. Расширенная прихожая и лестница занимают-де в доме чересчур много места, которое разумнее было бы использовать для увеличения комнат. Он злорадно напомнил отцу про стычку с квартировавшим в доме комендантом графом Тораном во время французской оккупации (1759–1761), произошедшую как раз в этой просторной прихожей, с появлением которой возникло и место для нежелательных встреч. Тогда патриотически настроенный отец, столкнувшись на лестнице с графом Тораном и узнав от него о победе французов над прусскими войсками, вместо слов поздравления лишь свирепо прорычал: «…я хотел бы, чтобы вас прогнали к чертям», за что едва не угодил в тюрьму.
Когда Гёте рассказывает про этот случай, позиция отца для него понятна, но его симпатии на стороне Торана, которого он описывает как благородного, вежливого, учтивого, а самое главное – любящего искусство человека. Торан открыл во Франкфурте французский театр и проследил за тем, чтобы мальчик мог беспрепятственно его посещать. Торан поддерживал и изобразительные искусства, он давал работу местным художникам, которые стали частыми гостями в доме на Хиршграбен. Мальчику было позволено присутствовать при их работе, и мастера нередко получали от него непрошеные советы. По всей видимости, Торан превосходно ладил с этим любопытным и рассудительным мальчишкой. Отец же, чей авторитет среди домашних был подорван самим присутствием расквартированных французов, был недоволен тем, что сын ходит за Тораном по пятам.
Как мы видим, отношения отца и сына не были безоблачными. Но при всем при том отец не жалел ни денег, ни времени на образование одаренного ребенка. Он нанимал домашних учителей, и в их обязанности входило не только требовать с сына знания обычной программы – латыни, Библии и так далее, но и помогать ему в освоении эстетических
MA 1.1, 18.
