как раз и проснется, вот смеху-то, и придется ведь называть, не отвертишься – сами подписались. А у Клуши-то глаз зоркий, Клуша все видит: как Хозяйка с нянькой переглядываются, как нянька девчоночку после поганых имен шибче качает – мол, спи, дитятко, спи себе, а как хорошее что выкрикнут, так за пальчики дергает: проснись, проснись! Как Инпедокла какая, или Гамадрила, или что там еще, Клуша и повторять-то стыдится, – так бай-бай, а как Мария там или Анна – не спи, не спи! А девчоночка знай себе сопит в кружева, хоть бы что ей. И всем надоело уже, гости между собой болтают, ведьмы охрипли уже имена кричать, Хозяйка лоб морщит, нянька плечами жмет: сколько еще-то?
Тут Коршуниха и выступи.
Вперед шагнула, руку вверх выбросила, кулак сжатый, ногтищи красные, глаза как ножи. И говорит – не кричит даже, а четко так, негромко говорит: Талия.
Все разом смолкли, как языка их лишили, а девчоночка личиком покраснела, сморщилась и как зайдется.
Хозяйка руками всплеснула, к дочурочке кинулась, перехватила, на няньку шикнула: что ж вы не смотрите, у малышки пеленочки мокренькие. А Коршуниха знай смеется: ничего, говорит, и не мокренькие, что это вы придумали, на ней трусики же эти новомодные, одноразовые, нынче днем с огнем не найдешь в богатой семье такого ребенка, чтобы пеленки мочил, это вам не в старину, а плачет она потому, что имя ей подходит, вот так вот все просто.
Из гостей кто-то выкрикивает, Клуша не разглядела кто: разве, мол, такие имена бывают? Тут и другие гости давай шуметь: верно, имя не настоящее, нет таких, может, Наталия? Или, может, Италия, страна такая есть, и писатель еще, почти однофамилец. Да как же не настоящее, усмехается Коршуниха, когда самое что ни на есть старинное имя, из глубины, как говорится, веков.
Сам Хозяин тоже к жене поближе пробился, брюхо выпятил, подхехекивает: что это вы, говорит, господа, серьезные какие, не видите, наша дорогая гостья пошутила, давайте все посмеемся. И нет, грозит пальчиком Коршуниха, ничего я и не пошутила и не думала даже, вы же сознательно звали людей с магическими способностями дать ребенку имя? Зва-али, а раз, как вы утверждаете, вы и меня звали, то я тоже имею право, тем более что ребенок имя свое распознал, и все это слышали. И рукой так на гостей поводит: слышали! А что, гости соглашаются, и слышали, верно, и хорошее имя, да еще какое красивое. И давай бокалы поднимать: за Талию, за ее здоровье! За юную Талию!
Клуша от страха совсем себя забыла, а что в зале делается, видит. И видит Клуша, как один ведьмак, поярче других, покудрявее, к Коршунихе подходит, шепчет чего-то, ну, Клуше что терять, Клуша подкатилась потихонечку к колдунскому столу, все равно гостям не до прислуги. Стоит Клуша и слышит, что ведьмак Коршунихе в ухо болтает. А болтает он вот что: мол, не высоко ли берешь, такое, конечно, уже делали, но другой раз может не выйти. А эта сама глазами на гостей зыркает, усмехается, а ему тихонечко, углом рта: делали, и не раз, да кто тебе сказал, что я именно такое задумала, я, может, в другую сторону закривлю, так, да не так. Ведьмак
