толпятся, никто ничего не слушает, а вокзальная знай свое несет. Да, говорит, девочка не будет радоваться своим достоинствам, зато самолюбование не очернит ее души, душа, говорит, у нее будет так же прекрасна, как тело и разум, а что, говорит, до этого самого великого голода, так именно он поможет девочке в ее великих свершениях, а великие, говорит, свершения, да любовь еще помогут и вовсе свести на нет страшное проклятие. Охрана ее уже под рученьки тащит, а она все кричит что-то, про странствия какие-то, про поиски, а дальше Клуша уже и не слышала.
Ну тут гости расходиться было пошли, да и какой уж тут праздник, когда к Хозяйке вон лекарей вызвали, да и Хозяина вот-вот карачун хватит. Ан тут артисты песни играть затеяли, ну большая часть и осталась, да и еды вот на столах еще горы целые, не оставлять же. Колдуны-то поутекали, Коршуниху ведьмак красивый увел, еле шла, шаталась, а чтоб у нее и глаза повылезли вовсе. Вокзальных охрана вывела, остальные-то сами как-то – раз, и нету их. А только Клуша-то все слышала, что ведьмак-то с Коршунихой говорили. Он-то на вокзальную кажет: это, что ли, говорит, совесть твоя сегодня? А Коршуниха-то кивает, а он опять: ты, говорит, знала, что все так обернется? А она: знала, как, мол, не знать, все, говорит, опять к лучшему, кто бы сомневался.
Клуша было сунулась к Хозяйке в комнаты, ан лекаря говорят, в порядке все. Ну Клуша свое дело знает – гостям подавать. А и чтоб им пусто было совсем, до утра ведь плясали. Артисты песни орут, тьфу. Под утро уж на старые перешли, тут и Клуша присела послушать, гости, глядишь, в обнимочку подпевают, а кто и приуснул за столом. И никому-то до девчоночки дела нет, прокляли и прокляли, а хоть бы и растоптали на их глазах, все им одно. А и тьфу на них совсем.
Эрик и Эмма. Дом
Когда Сестренка еще лежала в кроватке и умела только мяукать, мама была почти как на фотографиях. Сейчас я вам расскажу. В доме, где мы жили, на антресолях лежали старые альбомы, да и сейчас, наверное, лежат, и страницы у них картонные, и на этих страницах наклеены фотографии. Это такие красивые картинки для запоминания. Потому что вот наши старшие братья и сестры, которые уже давно-давно живут отдельно и не сидят на шее у мамы и папы, и не сосут из них кровушку, как зловонючие пиявки, а наоборот, иногда подкидывают им на хлеб, на водку, – старшие сами умеют помнить, какая раньше была мама, потому что когда она была такая, они уже были умные и умели запоминать. А я откуда могу это помнить, если я был еще глупый и умел только плакать, а то и вовсе меня еще не было. Ну, это я не знаю, как так меня не было, это старшие все врут, наверное. Они вообще много врут, а потом все равно признаются. Наверное, я все-таки был, сидел где-нибудь под шкафом или еще где, но был такой маленький и глупый, что про это и говорить стыдно, поэтому-то все они и твердят в один голос: не было, не было. Где-то был, но как бы и не было. Ну, пусть будет, что не было, ладно уж. Я вообще спорить не люблю.
Да, я про чего? Я про фотографии. Это такие специальные запоминальные картинки, чтобы те, кто раньше был маленьким и глупым, сами увидели глазами,
