неожиданно рассмеялся:
– Да шучу я. Спасибо!
Он затушил окурок о ракушняк и положил в карман куртки. Такая бедность?
– Это не то, что ты подумал, не люблю мусорить.
Он легко спрыгнул с камня, помахал на прощание и растворился в сумерках.
Может, все-таки призрак? Но кем бы парень ни был, я согласился с ним. Сам не мог терпеть грязь, мусор, хлам. Не потому что был слишком щепетильным, просто физически чувствовал пространство – еще до того, как позволил паучьей ипостаси выйти наружу. Бросить в лесу обертку было равнозначно тому, чтобы съесть падаль…
Сидел на камне, пока небо над морем не занялось багрянцем. К роящимся в голове вопросам добавился еще один: почему паук ринулся спасать парня? Ведь с ним ничего трагичного не произошло бы. Так видели глаза, но чутье подсказывало другое.
Долго переводил взгляд с пачки сигарет на мобильный и снова на пачку. Закурить – позвонить Евгении – закурить – поз… Мне нравились эмоции Жени. Когда она радовалась, пугалась, злилась, смущалась, я чувствовал себя живым. Но, черт, девочка не должна ко мне привыкать. Я убрал мобильник с глаз подальше и достал из пачки последнюю сигарету.
Глава 7. Полина
Полина уставилась на возмущенно вибрирующий телефон. Экран высвечивал незнакомый номер. Десятый или девятый за последние полчаса. И неизвестно какой по счету за прошедшие пару дней. Подавив раздражение, Полина ответила на звонок.
– Полинка, привет! Это Вера, помнишь, мы учились вместе в художке? Слушай, не хочешь поучаствовать во флешмобе «Сюрреализм в каждом доме»? Одиннадцатого мая, в день рождения Сальвадора Дали мы перенесем одиннадцать репродукций самых известных картин художника на стены Одессы. Нужны добровольцы…
Девушка рассеянно дослушала восторженную речь Веры, так и не сумев вспомнить ее лицо. И, воспользовавшись небольшой паузой, пока активистка переводила дух перед очередным пассажем во славу сюрреализма, быстро вклинилась:
– Я занята, Вера. Пока.
Нажала «отбой».
Что им всем от нее надо?! Девушка опасливо глянула на телефон, будто тот мог взорваться у нее в руках. Откинулась на спинку скамейки, откусила кусочек булочки с маком, запила молоком.
Домой идти после работы не стала – давили тишина, воспоминания об Ите, отсутствие Артема и присутствие стеклянного гроба со спящей красавицей. Полина побаивалась куклу, хотя так и не смогла отнести ее в подвал, спрятала в дальний угол шкафа.
Она облюбовала скамейку в Горсаду. Под крышей ажурной ротонды играл духовой оркестр, над фонтаном зависла радуга. Не обращая внимания на брызги, снующих туда-сюда бронзовых от загара приезжих и иссиня-белых одесситов, танцевали двое. Старичок в золотистом мешковатом костюме и в блестящей ковбойской шляпе неспешно переставлял ноги, вторя своему внутреннему, не связанному с мелодией ритму. А между ним и фонтаном кружилась в танце женщина в красном платье со шлейфом. Женщине было немало лет, но старухой ее назвать язык не поворачивался.
Странная
