Из сказанного делается горький вывод: «Поэтому-то молодость и детскость мы прощаем труднее всего»[39].
Виктору Гюго, считает Пеги, дано было совместить в себе органично все возрасты: он умел чувствовать и смотреть и как ребенок, и как отец, и как дед. Он умел быть (или казаться – Пеги не раз в своих эссе настаивал на «неестественности» для Гюго романтического ощущения и метода) и романтиком, и натуралистом, и реалистом, и тонким лириком, и скорбным философом, и злободневным публицистом и, наконец, зрителем Божиих судеб, в одном из самых высоко ценимых Пеги произведений мировой литературы, в стихотворной маленькой эпопее «Спящий Вооз». Гюго в своем творчестве объединил, заставил заговорить разные поколения одного человеческого рода.
В глазах Пеги Гюго предстает неким лириком-монументалистом, создателем масштабных, панорамных эпических фресок в поэзии. Монументализм, смелость Гюго, уверенно проникающего в глубину истории, волнуют Пеги, вызывают в его душе и памяти всемирно-исторические аналогии. Внутренняя, объединяющая сила, наблюдаемая Пеги у Гюго, видится ему по ассоциации и в истории древнего гениального народа. И эта история – Эллады, Греции – сама по себе есть постепенное выявление, хронологическое становление культуры, памятники которой «расставлены» во времени и в пространстве – на территории страны. Пеги так и курсирует, легко, свободно, от частных наблюдений к обобщениям, а читатель, погружаясь в поток его речи, не воспринимает ее как разговор обо всем, что всплывает в прихотливой памяти автора: даже помимо логической взаимообусловленности понятий и тем в эссе Пеги ощущается некая энергичная целеустремленность на уровне стиля, как будто автор вот-вот приступит к выводам, вскоре начнет подводить итоги, весь интонационно-смысловой строй его речи постоянно повышается в преддверии кульминационной части, но она все никак не наступает, а напротив, уступает место философско-элегическому «бормотанию» мудрой Клио, или, как в других «опытах» Пеги, его собственной речи, обращенной запросто, задушевно, без ораторских четкости и ритма, к своим друзьям, к старому приятелю, даже к предкам, родной земле.
Эллины в своем «раннем возрасте» подарили миру гениальные, единственные в своем роде философию, эпическую поэзию и театр, архитектуру и скульптуру и, спустя века, органично, из своей среды в «зрелом возрасте» выдвинули новых изящных мыслителей – Отцов Церкви.
1.4. Идеи и образы несоединимого соединения в историко-философских рассуждениях Пеги
История, по Пеги, постоянно выявляет родственное и близкое в непохожем, отдаленном в силу того, что она есть история людей. И в этом едином, единообразном, человеческом измерении с эллинами соседствуют иудеи, историческое «возрастание» которых представляет стержень истории человечества. Углубленное постоянство еврейского народа, «упрямо поклоняющегося в течение 30 и 40 веков Одному и Тому же Богу»[40], подготовило христианскую эру.
Народы,
Péguy Ch. (Euvres en prose completes. P., 1992. Т. III. P. 615.
Péguy Ch. (Euvres en prose completes. P., 1992. Т. III. P. 624.
