или вымыслом ни нетленное «величие» человека и человечества, ни их «низость», что оно исходит из концепции двойного бытия – единства, состоящего из мира видимого и мира невидимого. В связи с этим убеждением он ставит и обсуждает важную для него проблему гениальности. Пеги недоумевает, как необъяснимое, имматериальное, невидимое живет и творит в материальном, чувственном?
В тексте эссе «Предрассветной порой» еще нет разъяснений на этот счет, они придут позднее, в других текстах; здесь же мысль автора не останавливается на какой-либо убедительной картине взаимодействия духовного и плотского начал. Невидимое, направляющее и поддерживающее жизнь видимую, представляется Пеги не родом, не поколениями безвестных людей, присутствующих в сознании гениального человека, и не анонимными современниками выдающейся личности (то есть Пеги отказывается от упрощенного исторического объяснения проблемы духовной жизни и тайны исключительного таланта), но силой невыразимой, сокровенной: возможно, совестью, которая названа в анализируемом эссе «вечной обеспокоенностью»; но возможно и Промыслом Божиим. Согласно Пеги, уточняющему свои мысли по ходу изложения, оба проявления невыразимой силы способны организовать действительность и собрать ее компоненты (временные и пространственные) в «связную систему». Впрочем, исторические наблюдения, включенные в текст, свидетельствуют в пользу гипотезы Промысла. Король и крестьянин из Сен-Дени в средние века были удивительно близки друг другу, в чем-то едины. И это единство – для Пеги объективное и совершенное – обеспечивалось их принадлежностью единой вере.
Фрагмент об истинной революции и так называемая тринитарная проблема (Тайна Пресвятой Троицы: единого Бога в Трех Лицах), к которой Пеги только прикоснулся в самом конце «Предрассветной поры», выглядят, поставленные рядом, весьма неоднородными, но в общей смысловой системе текста, в свете хотя бы одной из его конститутивных идей – например, главного значения для жизни, для культуры, для цивилизации полноценного и целокупного соединения невидимого и видимого планов бытия: нисхождения духа в плоть; воплощения Сына Божия; одушевления и возвышения материи – удаленные фрагменты обнаруживают глубокую внутреннюю близость, восходящую чудесно, через смысловые уровни самой жизни, к близости творения и Творца.
Следует отметить, что в эссе Пеги не сделал выбора между «вечной обеспокоенностью» и верой в Промысел. Он встал перед выбором между понятиями действительно чуждыми, что привело его к отречению от веры в историко-экономический прогресс общества. В 1908 г. он открыто вернется к христианству, к католической вере как к своему реальному пути ко спасению. Промыслителен и символичен факт завершения текста ясной и четкой постановкой вопросов о двух природах Господа Иисуса Христа и о едином Боге как Боге в Трех Лицах. К 1905 г. еще не определив твердо направление дальнейших творческих начинаний – в поэзии, в философских раздумьях,
