как и они. Вот выпьет их до капли и сдохнет» (с. 113–114).
Художественные средства символического изображения, с помощью которых Ю. Домбровский обнажает и разоблачает зло, характеризуются разнообразием и емкостью нравственно-философского содержания. Примечательно при этом, что по мере развития повествования происходит как бы сгущение, концентрация зла. И вот уже перед нами самое здание управления НКВД – сумрачное строение на площади, убивающее «своей однотонностью, безысходностью и мертвой хваткой», намертво зажимающее собой «целый квартал» (с. 250–251).
Так постепенно писатель подводит нас к центральному отрицательному символическому образу – зловещей гигантской машине тоталитаризма, в своей смертоносной утробе перемалывающей миллионы безвинных людей, таких, например, как главный герой дилогии Зыбин. «Вот он попал в машину, колесо завертелось, загудело, заработало, и нет уже ни входа, ни исхода. И ничего больше не имеет значения. Ни ложь, ни правда, ни стойкость, ни мужество – ничего!
Нелепый случай его отметил, а остальное доделают люди, к этому призванные и приставленные» (с. 179).
Запущенная Сталиным машина тоталитаризма функционирует во всем обществе, действует на разных уровнях, как в его макро-, так и в микроизмерении. Подтверждением этого является «внесюжетный» образ Георгия Эйдинова – страшное порождение деспотии, чудовищный гибрид «Передонова с Павликом Морозовым» (с. 140). Школьный диктатор-подросток, которого «бедные педагоги» боялись больше, чем ученики, создал изощренную систему доносительства, стукачества, морального подавления личности, как в зеркале отражающую нравственную жизнь в масштабах всего государства.
Воплощением зла и разрушения на макроуровне общественного бытия выступает в «Факультете ненужных вещей» машина ОСО (Особого Совещания), демонстрирующая правовой произвол, несправедливость и безответственность. «… Человек там осуждается без судей, без статей, без свидетелей, без следствия, без приговора, без обжалования. Слушали – постановили! Литера ему в зубы! И все!» (с. 173).
«Машина ОСО – две ручки, одно колесо, – говорили лагерники о тачке. И это было верно в отношении и ОСО и тачки», – отмечает автор в примечаниях к своему роману (с. 175). И действительно, меткое опредмеченное материализованное определение, данное самим народом, заключает в себе много смыслов: сама машина символизирует репрессивный конвейер, механистичность адского процесса по истреблению людей; ручки указывают на тех, кто направляет этот процесс; колесо обозначает безостановочность страшного движения в никуда, к самоуничтожению.
Обращает на себя внимание совпадение количества предметов адской машины с цифрой три: именно в таком составе (по трое) заседало Особое Совещание. «Страшная, всемогущая и совершенно безответственная тройка» (с. 175) ассоциируется, на наш взгляд, со Святой Троицей наоборот, являет собой сатанинское зло – обратную сторону добра. Не случайно Ю. Домбровский подчеркивает
