о назначении вас младшим штаб-офицером первого батальона девятнадцатого егерского полка. Это в шестом корпусе, в дивизии Лихачева. Впрочем, возможно я забегаю вперед. Я прежде формально должен вам предложить стать нашим агентом. Ежели вы не согласны принять наши условия, приказ силы не имеет, вы поступите под арест на время разбирательства жалобы пана Саковича и всех прочих обстоятельств, и что далее будет с вами, мне, признаюсь, уже не интересно.
– Лучше в полк. И я ведь уже имел честь… ежели я верно понял, я именно вашему ведомству служил в Варшаве. Только я даже не знаю, как оно именуется, впрочем, если я не должен знать… Но я, видимо, должен что-то подписать…
– Я и не сомневался, что вы согласитесь. А подписывать ничего не надо. Теперь вы агент Особенной канцелярии при военном министре.
– Только вы понимаете, что об этом никому говорить не следует, вы уж простите, что именно для вас я это подчеркиваю. О существовании канцелярии известно только очень узкому кругу, и вам более знать ничего и не нужно. Скажу только, что моя фамилия Майер, и еще назову два имени, которые вы можете спросить у дежурного генерала, ежели возникнет нужда сообщить что-то срочное, а меня при штабе нет. Одного вы уже видели, когда сюда пришли – это подполковник Чуйкевич. Вот у кого светлая голова, я вам скажу! Военный министр к нему очень прислушивается. А вторую фамилию вам будет запомнить совсем просто: Барклай де Толли, – заметив, как округлились от удивления глаза у Тарлецкого, Майер улыбнулся: – Разумеется, не военный министр, а Андрей Иванович, его племянник. Он, как и я, военного чина не имеет. Так что вы теперь почти всех в нашей канцелярии знаете. От вас на первых порах потребуется очень немного: нужно составить по возможности объективное мнение об одном весьма необычном человеке.
Александр Леонтьевич жестом предложил Тарлецкому вернуться в кресло, давая понять, что разговор займет еще какое-то время. Тот только теперь заметил, что последние несколько минут стоит перед этим молодым статским вытянувшись во фронт и глупо сжимая в руке проклятую ассигнацию. Следовало отдать должное чиновнику Особенной канцелярии – он вовсе не придавал значения своему превосходству над собеседником, его больше занимало дело:
– Именно в девятнадцатый егерский вы направляетесь не случайно. Там в результате совершенно дикой, как и ваша с обезглавленным Зыбицким, истории, (случившейся аккурат в тот же день!), образовались две вакансии. Там один похотливый мерзавец ротный командир покусился на честь солдатской жены, надо полагать, молодой и красивой. Командир полка майор Эмбахтин, узнав о сем безобразии, лично пришел все это прекратить, а негодяя пристыдить. А тут на беду появился солдат, муж этой женщины, и не долго думая отомстил. Именно, что не долго думая, потому что выстрелил он не в насильника, а в Эмбахтина, которого первым увидел. Смертельно ранил. Потом воткнул штык в себя… История, конечно, мерзкая, и ее обстоятельства решено не разглашать. В сферу внимания особенной канцелярии она попала только потому, что кому-то в ней привиделся
