он может быть способен на то, чтобы составить заговор? Ведь просто не любить гетмана – это одно, вы сами признавались мне, что недолюбливаете этого человека, однако вы же не станете подкарауливать его где-нибудь с мушкетом. А устроить покушение на командующего всеми войсками Литвы – сие совершенно иное, для такого предприятия нужен характер отчаянный и предприимчивый.
Пан Константин, начавший выказывать признаки раздражения при первом же упоминании о Шимоне Косаковском, поднялся с кресла, кинул в камин несколько поленьев и принялся шерудить их кочергой, поднимая целый рой беснующихся искр. Княжнину, уже бравшему на себя сегодня роль брандмейстера, впору было бы его утихомирить.
– Я не знаком с паном Хоржевским, – выпустив, наконец, пар, ответил пан Константин. – Знаю только, что он клиент Чарторыйских. И еще знаю наверняка, что если несчастный пан Хоржевский в чем-то и виноват, так только в том, что его Мусники соседствуют с Луконями Косаковского! Конечно, самовольному гетману хочется расширить свое имение за кошт соседа…
Княжнин, обратившись к собственной зрительной памяти, вспоминал карту, на штабной манер уже висевшую на стене в его комнате. На самом деле, за Мусниками дальше на север было местечко Лукони, оказывается, это вотчина Косаковского, вот в чем дело!
– Это для братьев Косаковских обычное дело: объявить кого-то врагом и издать указ о переводе его имения под казенное управление. А все казенное в Литве нынче принадлежит семье Косаковских. Кому-нибудь из семьи имение «законно» отойдет в собственность за несколько грошей, ведь Косаковский сам и назначает цену, и покупает. И даже эти несколько грошей они пожадничают уплатить, останутся винны казне. Вы поинтересуйтесь, не выписан ли уже секвестр на земли пана Хоржевского. Имения знакомого вам пана Огинского были секвестрированы только за то, что тот, будучи назначенным послом в Голландию, не захотел взять на должность своего секретаря племянника Косаковского. Пришлось пану Огинскому искать защиты в Петербурге. А пан Хоржевский защиты не найдет, тем более что изобличен в «измене» будет вами, российским офицером! Косаковский изворотлив – понимает, что его злоупотребления всюду видны, потому предпочитает загребать жар чужими руками.
Сказав это, пан Константин снова принялся яростно ворочать угли кочергой.
– Стало быть, полагая себя валетом в колоде Косаковского, я о себе много возомнил, – заключил Княжнин. – Семерка, не более… Ладно, раз после сегодняшнего им еще не стало понятно, что играть собою я не позволю, придется выразиться яснее. Спасибо вам, пан Константин, что не побоялись говорить со мною открыто и на многое раскрыли глаза.
– И вам спасибо, господин Княжнин, за то, что хотите знать правду. Не много таких встречал я среди российских чинов.
В это время на радость Павлику и Алесю Саковичам, которые вряд ли хотели так рано укладываться спать, дом наполнился шумом. Это из похода по виленским шинкам вернулся Рымша. Как водится, подвыпивший, и не один: привел с собой какогото
