головой:
– Виолончель пострадала больше.
– Идемте ужинать. Хочу выпить вина.
Во время ужина пан Константин не проронил ни слова, а пани Ядвига с ним демонстративно не разговаривала, стараясь быть любезной с Княжниным. Тот все равно чувствовал себя очень неуютно и, как только к компании присоединился поручик Гарновский, успевший все уладить с пострадавшим, откланялся, сославшись на дела.
Княжнин не лукавил: сегодня ему еще нужно было найти казачьего полковника Киреева.
Глава 13
Виленский якобинец
Сделаешь что-нибудь один раз в жизни, пусть даже очень хорошо, а потом всю жизнь носишь один и тот же ярлык. Да что всю жизнь – и после смерти если твой ярлык не истлеет вместе с позолотой на траурных лентах, то со временем мелкие буковки на нем так или иначе сотрутся и останутся только самые крупные и легко читаемые. Этот, к примеру, автор «Дон Кихота», тот вообще ограничился одним изречением, а этот – сочинил тот самый полонез. И пусть ты сделал в жизни еще черт знает сколько хорошего и талантливого, помнить будут только то, что пропечатано на ярлыке. Обидно.
Но все же это хорошие ярлыки.
Плохие ярлыки еще прилипчивей: этот предал Цезаря, эта царица раздарила своим любовникам богатств, которых хватило бы на пол-Европы, а этот король довел Речь Посполитую до окончательной гибели. А может быть, погибла Речь Посполитая именно потому, что каждому в этой шебутной стране слишком хотелось иметь свой собственный ярлычок. Так хотелось, что все прочее, включая судьбу державы, заботило мало. Ярлыков, которых ни с каким другим не спутаешь (просто Пане Каханку!), было мало, и стоили они очень дорого. Поэтому ярлычку подешевле каждый старался придать блеска, будто бархоткой его надраивал: он или каштелян[34], или шамбелян[35], или воевода, ротмистр, мечник, чашник, подскарбий, маршал (правильнее, конечно, «маршалок»). Не иметь вовсе никакого ярлычка считалось просто унизительным. Поэтому никчемный коморник Троцкий, когда-то на день или два заменявший поветового подкомория, теперь величал себя именно этим титулом. Такое дозволялось: должность, даже давно оставленная, сохранялась в титуле шляхтича навсегда, как звание Олимпионика.
Впрочем, автора, слишком долго воздерживавшегося от подобного рода отступлений, кажется, занесло. Пан Троцкий здесь совершенно ни при чем. Речь вовсе не о нем, а о генерале Арсеньеве. Ведь бывают случаи посложней: человек уже получил ярлык, свыкся с ним, тем более когда ярлык очень даже броский: «герой штурма Измаила!», а потом одна нечаянная оплошность – и ярлык на тебе уже совсем другой, обидный. И неблагодарные потомки запомнят только его, тем более когда новый ярлык навешен самим Александром Васильевичем Суворовым, человеком с тем еще ярлыком!
В конце марта 1794 года Николай Дмитриевич Арсеньев был еще не «тем генералом, который проспал революцию в Вильно», а именно героем Измаила, и этот лестный ярлык в буквальном смысле можно было периодически протирать мягкой тряпочкой:
Комендант замка, помощник воеводы.
Придворный титул в Речи Посполитой, соответствующий камергеру.
