погрустневшим, озабоченным голосом прибавил: – Боюсь, господа казаки, чтоба мы с вами для наших потомков годов этак через сотню не оказались, как те известные нам два облысевших кургана, что притулились за выгоном к нашей станице Кавнарской, Как видитя, што теперича оны, эти безродние и всеми забытые курганы, за многия годы поросли дремучим быльем.
На последнем слове Корней Кононович вдруг прервал свою печальную речь. Ему обидно стало за беспамятство станичников, поэтому он вопросительно посмотрел на рядом сидевшего Артема Силантьевича и с хитрецой на лице, как бы между прочим, его спросил:
– Хочу у Артема Силантьевича, нашего многоуважаемого казака, поинтересоваться насчет происхождения курганов. Он у нас усе знаить!
Растерянный и сконфуженный Артем Силантьевич с недоумением пожал плечами, подскочил с места и замахал на Корнея Кононовича руками.
– Нет, Корень, ты мине хучь убей, но я ничегошеньки об етих курганах не знаю и брехать не буду, – ответил он сдержанно и с явным сожалением.
Корней Кононович сделал удивленное лицо и сел на свое место.
Чуть погодя Артем Силантьевич, воодушевляясь, продолжал:
– А вот что касаемо запорожских казаков, откуда я имею честь происходить, и многия из вас тожить самое. Поетому могу вам с твердой уверенностью сообчить, што Российский царь Алексей Михайлович в 1775 годе насильственно многих наших предков, казаков из Запорожской Сечи, что находилась на острове Хортица посередки реки Днепра, узял и гамузом переселил сюды, на вольныя кубанския земли. Етот хвакт я доподлинно знаю, и к бабке ходить мине нетути никакой надобности. Вот так мои, а можить, и ваши тожить далекия родичи, здеся очутилися.
Все собравшиеся за столом, где сидел Артем Силантьевич, как только услышали такое, даже открыли рты от удивления. А он как ни в чем не бывало с новой силой в голосе продолжал сыпать знаниями событий старины.
Какой-то казак из собравшихся поспешил беззлобно заметить:
– Ну, Артем Силантьевич раз присел на свово любимого коня, то теперича, казаки, тольки держитися!
– К придмеру, – воодушевляясь, продолжал Артем Силантьевич, – что по моему родовому преданию, которое передавалось из поколения в поколение, от деда к отцу. Вопче-то могу, к придмеру, похвастаться, что мой прапрапрадед по материнской линии был писарем у самого кошевого атамана Сирка Ивана Дмитриевича на Запорожской Сечи. Вот тогда-то он собственноручно под диктовку хорошенько подвыпивших задиристых запорожских казаков по ихнему науськиванию написал турецкому салтану Мехмету четвертому известное всем запорожским казакам заковыристое письмецо.
Казаки, которые сидели рядом с Артемом Силантьевичем за общим столом, притихли. Некоторым из них не хотелось сказанное принимать за правду. Неверующие, стараясь скрыть свое закравшееся сомнение, замотали головами. Другие, наоборот, диву давались, что Артем Силантьевич так досконально знал про житье-бытье в Запорожской
