граф, дело такое обидное, что и не знаю, как высказать. Одно слово: гром-то не из тучи гремит!
Лакеи поставили холодную закуску: ведерко черной икры – зернышко к зернышку, янтарную малосольную лосось, крепкие шляпки соленых белых грибов, свежую редиску в сметане, нежинские крошечные огурчики.
– Судаков, я предпочитаю мадерой восхищаться. Прикажи, чтобы наилучшую предоставили. – Распутин строго погрозил пальцем.
Ресторатор угодливо ощерился, скороговоркой забормотал:
– Это, святой отец, нам известно доподлинно! Вот отличная, виноградников Царской дачи. А из этой бутылочки замшелой нашему Алексею Максимовичу французское «Марго» 1858 года урожая-с.
Ресторатор умолчал, что эта замшелость стоила дороже тройки крестьянских лошадей.
Горький пригубил, прикрыл веки, сладострастно почмокал губами:
– Восторг души! Аполлинарий Николаевич, почему вы красное вино не пьете? Вот «Марго» – изумительно густое, душистое, букет божественный!
– Мне не по средствам! – отшутился сыщик.
Заметим, что знаменитый пролетарский писатель употреблял исключительно красные французские вина и только хороших урожаев.
Горький вдруг поднялся во весь долгий рост, задумчиво почесал утиный нос в веснушках, широкими ноздрями втянул воздух и, покашливая, заокал:
– Война – это испытание тяжелое, она собирает богатый урожай на своих кровавых полях. Бездарные правители погнали русских людей в огненное пекло, откуда многим возврата нет. И тем более я рад снова сидеть за одним столом с доблестным защитником Отечества графом Соколовым. Позвольте, Аполлинарий Николаевич, забыть былые споры и выпить за ваши ратные подвиги.
Соколов решительно возразил:
– Да простит меня Алексей Максимович, давайте выпьем за великого и бесстрашного русского воина, за нашу грядущую победу!
Горький отчаянно замахал рукой.
– Когда безнадежно заболел какой член, этот член безо всякой жалости ампутируют. Вы уверены, что лучшее для России – победа и укрепление гнилого самодержавия? Я думаю, спасительней поражение. Нет, не стоит лечить отживший самодержавный строй. – Горький решительно взмахнул рукой, стукнул ребром ладони по столу, так что бокалы подпрыгнули. – Отсечь его к чертовой матери, и делу конец. Долой сытое мещанское благополучие! Огнем и мечом выжечь его…
Распутин укоризненно покачал головой:
– Война и революция – дела самые богопротивные! Надо страсти укрощать, а не разжигать злобу промеж народами или сословиями.
Скиталец поднял бокал, нетрезвым голосом протянул:
– Чушь! А где, святой отец, позвольте узнать, ваш, ик, ну, этот… патриотизм? Мы, истинно русские люди, бьемся, жизней не жалея, ик, за, так сказать, за матушку-свободу и прогрессивные перемены! Алексей Максимович, за тебя, благодетель ты наш! – Он хотел обнять Горького, но, увидав каменное выражение лица, не решился. Опрокинул в горло водку, упал в кресло. Затем щипнул струны гуслей и неестественно
