мастером. Любопытна его судьба. Родителей он не знал, ибо был подброшен на порог нижегородского приюта. Когда ему было лет десять, он напросился на работу мальчиком к знаменитому фотографу с Осыпной улицы Андрею Карелину.
Мальчишка мыл полы, бегал в лавку за колбасой, относил заказы – и все исправно, не по-детски точно и обязательно.
Карелин стал обучать Кольку своему ремеслу, поставил его лаборантом. Тот оказался смекалистым. К восемнадцати годам он досконально знал все о линзах, о фокусном расстоянии, о поле изображения, о выборах объектива, о фильтрах, об одинарных и двойных кассетах, о дорожных и стативных камерах и прочее, прочее.
В 1890 году с ним произошел курьезный случай. Николай Жуков приехал по делам своего ателье в Петербург. Закупив необходимое новейшее оборудование и материалы, встретил знакомца и отправился с ним в трактир на Невском. Здесь они выпили сверх меры, на улице малость пошумели, кого-то зацепили разок по морде. За все эти художества были доставлены в участок.
Когда составляли протокол, дежурный офицер удивился:
– Говоришь, фотограф? Не врешь, что у Карелина служишь? Как раз в команде фотографов вакансия открылась. Давай, Жуков, я тебя под конвоем отправлю в приемную Клейгельса. И дам сопроводительное письмо. Еще благодарить меня будешь. Служба у фотографов замечательная, спокойная – трупы и задержанных преступников снимать на пленку и все прочее, что требуется по обстоятельствам. И дактилоскопию проводить будешь, дело нехитрое.
Жуков спросил:
– Ваше благородие, а кто такой Клейгельс?
Дежурный расхохотался:
– Ну, братец, ты точно деревенский. Николай Васильевич Клейгельс – генерал-адъютант и наш градоначальник. Да не бойся, генерала ты и не увидишь, тебя направят к начальнику отряда.
…В тот же день и решилась судьба Жукова, он стал полицейским фотографом с весьма солидным жалованьем двести рублей в месяц и казенной квартирой.
Итак, Жуков все переснял, убрал аппаратуру, подозвал полицейского извозчика и отбыл проявлять, закреплять, промывать и печатать.
Торжествующий Джунковский отправился прямиком к министру Маклакову. Он доложил о вербовке важного осведомителя.
Министр, выслушав Джунковского, покачал головой.
– Ну и Соколов! – и с восхищением произнес простонародную поговорку: – На ходу подметки режет. Одно слово – гений сыска. Как Толстой в литературе.
– Да, супруга фон Лауница агент наиважнейший. – Смягчил, сколько смог, свой хриплый, командный голос. – Хорошо бы ее деятельность поощрить. Преподнести, скажем, бриллиантовую брошь от Фаберже.
Министр был человеком прижимистым. Он сложил губы в трубочку, промурлыкал мотивчик из «Аскольдовой могилы» и наконец возразил:
– Не рано ли? Муж заметит подношение, допытается до правды, отправит ее в Берлин. И тогда – прощай, важный осведомитель!
– Он ее любит и раболепно поклоняется.
– То
