ты меня сегодня – до гробовой доски помнить буду. Я для тебя, милый, сделаю все, что ты захочешь.
– Мне надо съездить дня на два в Москву, и я вернусь к тебе, дорогая. Я очень буду скучать…
Но граф в сроках ошибся. Не зря народ молвит: «Человек предполагает, а Господь располагает».
Дилижансы и паровозы
Путь из новой столицы в старую был привычным и даже приятным.
Это в былые времена, когда наши прабабушки носили кринолины, гадали о снах по Мартыну Задеке, прадедушки победителями вернулись после войны с Наполеоном и за ночь проигрывали в карты деревеньку с двумя сотнями крепостных душ, – в те романтические годы дорога в шестьсот девяносто восемь верст с четвертью была сущей каторгой. Несколько суток приходилось томиться в громоздком дилижансе или трястись, обдуваемому всеми ветрами, в немыслимой коляске.
За сомнительную радость получить место внутри дилижанса приходилось платить сто рубликов ассигнациями – деньги немалые даже для лиц состоятельных. При этом билет требовалось приобрести загодя, а накануне отъезда следовало явиться в контору дилижансов, сдать паспорт и свидетельство полиции, что к выезду пассажира препятствий не имеется.
Замечательный монарх и талантливый созидатель Николай I, оболганный потомками, соединил обе столицы железнодорожной ветвью. И жизнь путешествующих россиян сразу изменилась к лучшему.
Теперь нарядные мужчины и дамы, расположившись в удобных, отделанных кожей и деревом купе, с жуткой скоростью, семьдесят верст в час, неслись к Белокаменной. В уютных вагонах был разлит яркий электрический свет, царила чистота, тепло и довольство.
Поезд номер 100 отходил от перрона Московского вокзала в одиннадцать вечера.
Сыщик вспрыгивал в вагон за минуту до отправления и никогда не опаздывал. Вагон был синего цвета, то есть первого класса. Душ, туалет, комплект столового серебра, хрустальные графины и бокалы – не езда, наслаждение!
Гений сыска, коли явилось бы такое желание, мог заказать для себя салон-вагон (полтора рублика за версту) или даже экстренный поезд. Но по природной скромности никогда этого не делал.
Поверх мундира сыщик надел свою богатую шубу, а на голове, подчеркивая гигантский рост, была круглая меховая шапка, которую, глядя на сыщика, стал носить и Шаляпин.
Возле дверей соседнего, четвертого купе стоял приземистый, весьма плотного сложения рыжеволосый человек с глубоким шрамом на левой щеке, в новом шевиотовом костюме. На болезненно-бледном бритом лице выделялись водянистые глаза. Они глядели холодным, оценивающим взглядом.
Рыжий молча поклонился сыщику.
Ударил колокол, провожающие, торопливо целуясь и тараторя на ходу, спешили выскочить из вагона.
Собакевич
Еще не миновали Фарфоровый пост, как сыщик снял мундир, аккуратно повесил его в шкаф.
Под душем он был недолго, а когда выходил из него в дорожном халате, услышал громкий, настойчивый стук в дверь.
На
