ты не можешь просто пропасть, не объяснившись со своей семьей. Я понимаю.
Она прильнула к возлюбленному. Тонкие пальцы пробежались по простенькой деревянной гривне18 Темира, обводя контур двух украшавших ее позолоченных барсов с крупными ноздрями-спиральками, будто ловящими тонкий запах добычи. Тиылдыс спустила шубу с его правого плеча и осторожно погладила невиданного черного скакуна, который теперь был полностью завершен.
Ночь подбиралась. Уже не зимняя, но все еще зябкая. Холод посеребрил инеем земную поверхность, покрыл тонкой ледяной коркой мелкие болота. Хрупко застыли головки первых цветов. Казалось, дотронься до них – и зазвенят бубенцами.
Но двоим не бывает холодно даже в такую ночь. Брошенная наземь шуба Темира послужила им постелью, а спустившаяся на плато тьма – одеялом. Сами они стали друг другом, стали одним человеком, и раскинулись равниной, и устремились в небо горами, и летели ветром. Белая медленная Ак-Алаха19 шептала им дивные сказки, отражаясь в черной выси, глядя на себя саму – великую Молочную реку, бегущую меж далеких звезд.
Наутро Темир покинул Укок, но ни к зиме, ни раньше он не вернулся.
***
Каан не отпускал сына к кочевникам. Он решил, что Темир уже достаточно взрослый и должен помогать ему в управлении племенами. У Темира было двое старших братьев, чтобы наследовать отцу, но произойти могло всякое.
Темир маялся и упрашивал отца, но тот, узнав, что сын подыскал себе невесту среди «диких», лишь разозлился еще больше. Он считал, что Темиру еще рано жениться, еще есть чему поучиться в отцовском доме.
Юноша чувствовал себя пленником. С ним рядом все время кто-то находился. Даже ночью, когда он просыпался, то видел при свете очага неусыпный взор одной из служанок, готовой тут же разбудить остальных мужчин, если Темир попытается выйти из дома. Отцовы табуны охранялись денно и нощно. Каан не велел давать Темиру лошадь ни под каким предлогом, и он стал забывать, как держаться в седле. Пару раз ему все-таки удалось сбежать пешим, но его быстро поймали, и оба раза каан нещадно выпорол сына плетьми на глазах у всего стойбища. Да так, что Темир потом лежал несколько дней не вставая.
Тогда Темир сделал вид, что смирился. Он целыми днями сидел в аиле отца, принимая просителей, слушая одни и те же нудные жалобы на соседей, пытаясь разобраться, кто прав, кто виноват, совершенно не имея для этого ни опыта, ни чутья, ни желания. Расправленные на Укоке крылья обрезали ему. Темир был уверен, что однажды удастся убежать, но больше всего боялся, что Тиылдыс его не дождется. «Она решила, что я ее предал, обманул», – думал юноша.
От племени с Укока не было вестей. Они не всегда привозили дань и до этого, не привозили ее и теперь. Темир мог встретить их лишь на осенней ярмарке, но туда отец брал с собой только старших братьев.
Он вырвался к третьей зиме, когда каан, должно быть, уже поверил, что сын успокоился, и ослабил бдительность. Темир подкупил одного из иноземных купцов, что встали лагерем на окраине стана. Он уже прекрасно понял на своем горьком
Шейная гривна – украшение-оберег из золота, бронзы, дерева. Представляет собой обруч, часто разомкнутый. Скифские гривны были украшены фигурками в характерном стиле.
Ак-Алаха – река, являющаяся водосбором для всех рек плато Укок.
