отец дал слабину, но спустя пару лет смог собраться и вернуться к жизни. Отчасти и я к этому приложил руку. Мой отец тяготился тем, что он не может заниматься любимым делом. Для него ««инвалид» был сродни приговору. Некоторое время я тщетно пытался занять его хоть чем-то, и мне это удалось. Компьютеры стали той отдушиной для отца, ради которой он вновь начал жить. Спустя десять лет он считался одним из лучших программистов нашего города. И не поскуплюсь на похвалы, возможно, и России.
– Ну, как дела? – спросил меня папа.
Я быстро рассказал ему о завершении дела с «ведром», о моих размышлениях о деле гражданина Катенко и, наконец, как бы невзначай, спросил его об улице Петра Великого.
– Улица Петра Великого, говоришь? Помню, отчего нет. Лет десять назад с этой улицей было связано громкое дело. Именно на ней я, кстати, и получил ту пулю, что оборвала мою службу.
– Так ты там был? – воскликнул я.
– Ну да. Сейчас это улица Советская. После революции её переименовали. Знал бы ты, как долго мы её искали, эту проклятую улицу…
– Спасибо! – заорал я, крепко сжал руку отца и вылетел из квартиры.
Глава 4
– Скажи мне, Томин, ты дебил? Вот какого хуя ты туда поперся? Долбоеб! Ты, блять, хоть понимаешь, что натворил? Думаешь, я тебя отмажу? А вот хуй тебе – сам в жопу полез, сам и выбирайся! Кроме тебя тут дебилов нет! Нет, сука, вот так подставиться… Ебанутый молокосос! Ну что стоишь, глазенками лупсуешь? Что скажешь в свое оправдание?
Я молчал. По сути, Федотычу и не требовалось, чтобы я говорил. А мне нечего было ему на самом деле сказать. Он во всем был прав. Опростоволосился я. Попался, как дурак. И ничего уже нельзя было поделать.
Едва отец мне сообщил о том, что улица Петра Великого сейчас именуется Советской, как я помчался туда. Дом номер семнадцать было найти довольно просто. И уже спустя полчаса я стоял у калитки…
А дальше все пошло, как в плохом кино. Пройдя от калитки до крыльца, я несколько раз позвал хозяев, но никто не отозвался. Поднявшись по ступенькам, я постучался в дверь, и, конечно, мне никто не открыл. Тут бы мне уйти, но я зачем-то дернул за ручку. Дверь распахнулась неохотно. Я увидел мужчину, сидевшего на стуле напротив… И в тот же момент грохнул выстрел.
На несколько секунд я оглох и ослеп. А когда очухался – было уже поздно. Мужчина, как потом выяснилось тот самый господин Н., о возможной смерти которого меня предупреждали в шифрованной записке, был мертв. Пуля попала ему прямо в сердце. Некто очень постарался, создавая и калибруя этот механизм – установленный возле двери на штативе пистолет с леской, натянутой между дверью и спусковым крючком. Ему не хватало только исполнителя. Меня. И благодаря проклятой записке я им стал.
– Ты хоть понимаешь, блять, что произошло? Кем был этот Н.? – спросил меня неожиданно Федотыч более-менее спокойным тоном.
В ответ я только покачал головой.
– Идиот! – схватился за голову Федотыч. Я уже совершенно ничего не понимал. Да, я
