– правда, тогда я еще не знал, что он именно Пиноккио – сунул мне микрофон.
Я отвел его руку, жестом попросил выключить акустику.
Во внезапно обрушившейся тишине – столь тихой, что слышалось даже падение капель воды с выключенной горки, находившейся на противоположном краю территории – я подошел к краю сцены и запел…
У меня был сильный голос с нормальным диапазоном. В студенческие времена пели все и всё, только большинство работали под гитару. А я, несмотря на все старания, так и не овладел этим инструментом. Поэтому, просто совершенствовал свой голос, и мог петь под аккомпанемент, в созвучии с другими, или чисто a capella.
И сейчас, разведя руки, словно желая объять сидящих передо мной, а на самом деле балансируя, чтобы не качаться слишком сильно и не грохнуться с края эстрады физиономией о бетон, я запел «Южную ночь». Один из любимых мною современных романсов, прекрасно подходящий под мой голос.
– Эта южная ночь – трепет звезд, серебристо хрустальный, Эта южная ночь – душный пряных цветов аромат… – сладко выводил я.
Сильно греша против истины: в Турции, как и в любой жаркой стране, цветы экономили влагу и практически не пахли. А если пахли, то концентрировали свой аромат в такой малой окрестности, что уловить его можно было лишь коснувшись цветка лицом.
Но вот сама ночь существовала.
Южная, темная, обещающая.
И слова о пустом бокале и близости, которая была так близка – черт побери, какое соседство слов, нелитературное, но зато волнующее… – эти немудреные слова ложились в души слушателей. Распаленных ночью, югом, близостью друг друга. Уже испытанной и обещавшей повторяться вновь и вновь. Я пел, наблюдая за лицами.
Меня слушали мечтательно, восторженно, почти влюбленно. Разумеется, слушателям было глубоко плевать на меня, на мою жизнь со всеми ее проблемами и на все остальное. Просто я хорошо пел, и хороший романс, созвучный с настроением, создавал резонанс в их размякших от телячьих нежностей душах. Тем более, я усилил оригинальный ритм танго, и сейчас под мое исполнение можно было даже танцевать. По крайней мере, в уме.
Лишь один момент я поймал на себе ненавидящий взгляд. Не отвлекаясь, я сконцентрировал внимание и увидел, что на меня злобно смотрит какой-то приземистый уродец лет двадцати пяти. Похожий на турка, но все-таки не турок. Черноволосый, с отвратительной, узко выстриженной бородкой. Я сначала удивился, потом понял причину злобного взгляда: он сидел, обнимая сразу двух девиц. А те, тая от звуков песни, точнее от моего голоса, поскольку вряд ли понимали хоть слово по-русски – испытывая умственный оргазм, если таковой был возможным – восторженно смотрели на меня и прихлопывали в такт руками… И это, конечно, не могло радовать козлобородого недомерка.
Когда я завершил танго, взяв в коде на квинту выше положенного и аккуратно выдержав угасание последней ноты, публика захлебнулась в аплодисментах. Несмотря на то, что хлопали, как я уже трезво отметил, не мне, а прежде всего самому
