или кока-колы.
Здесь мне было хорошо. Уже на третий день пребывания меня запомнили. И при моем появлении молча наливали мне бренди. Без льда, тоника, лимона и так далее. Причем минимум три четверти стакана.
Меня почему-то полюбили все бармены, и с удовольствием наливали даже в ночном баре, который в общем служил для выколачивания денег из постояльцев и где бесплатная выпивка не приветствовалось: я видел сам, как при появлении русских бармен молниеносно прятал под прилавок бутылки с бесплатными напитками, после чего пришедшим оставалось развернуться или доставать кошельки. Мне наливали везде. Более того, я в понял что среди барменов стал достопримечательностью: ни один другой турист, включая русских, не пил так много и такими дозами, как я. Они поражались, и восхищались мною.
Меня любил даже один из поваров. Здоровенный черный турок в черном пиратском платке, чем-то неуловимо напоминавший Стивена Сигала в лучших ролях. Его звали Осман – это я выяснил в первый день – и стал обращаться к нему не иначе как «Осман-бей». Он всегда давал мне лучшие куски рыбы и самые прожаренные колбаски бараньего кебаба.
Да, меня любили все, за исключением одного бармена. Вкрадчивого очкарика с приторно сладкой улыбкой. Этот не переносил меня на дух и наливал всегда на один палец. Хотя и не отказывался повторить процедуру три-четыре раза в процессе обеда. А когда ходил между столиков, собирая на поднос пустую посуду, то всегда выхватывал недопитый стакан у меня из-под носа. Не думаю, что бренди использовалось вторично; при мне часто открывали новую бутылку. Вряд ли он боялся моего буйства в пьяном виде: любой бармен мог понять, что я абсолютно безопасен как бомба с вывинченным взрывателем. Делал он это, несомненно, просто из вредности и глубокой личной неприязни.
Я не знаю, чем вызвал у него такое чувство.
Скорее всего, кого-то из его родственников-иммигрантов неплохо отдубасили немцы в Германии, а я всем своим обликом, образом действий, речью и поведением походил именно на немца.
Сейчас судьба оказалась благосклонной. Все-таки день рождения, хоть и не нужный мне, что-то сдвинул на небесах. По крайней мере, на одни сутки.
В баре под бананами – где я заправлялся днем – дежурила маленькая нежная турчанка. Крошечная, с детским личиком, пухлыми губками и неистово горящими глазами. Я много раз обращался к ней на немецком, пока не выяснил случайно, что она не понимает ни пса. По-английски она тоже знала всего пару слов. Что не мешало мне при каждом подходе называть ее “my best beloved” и прочими нежными именами. Девушка мне в самом деле нравилась. Нравилась очень сильно; она была маленькой и трогательной, полностью в моем вкусе. Казалось ее можно взять на одну руку и нести хоть десять километров. Но я знал, что турчанка не будет заводить со мной никаких отношений. Кто был ей я? Старый тощий немец, не пойми кто. Бездонный поглотитель бренди, и больше ничего.
Зато она наливала мне быстро и много, и этого было достаточно.
Вот
