style="font-size:15px;"> – Ну, наверняка гениально, раз столько народу смотрит и все никак насмотреться не может… Либо картина гениальная, либо гениальная раскрутка – одно из двух. Но точно, что-нибудь одно – гениальное!
Она оставляет попытки охватить разумом и взглядом логику кишащего вокруг муравейника. И смотрит на него. И остаются только они – две неподвижные фигуры в эпицентре непрерывно двигающегося, закручивающегося людского вихря.
– Ты зачем меня сюда приволок? Ты знал, что здесь так? Да?
Она хочет выглядеть строгой. Это плохо получается. Слишком добрые глаза смотрят сейчас на нее. Утомленные, с тяжелыми веками, то ли от природы, то ли от образа жизни, а может – того и другого вместе, чаще всего они умно и насмешливо мерцают зелено-голубым фосфором из-под широких бровей. В очках его лицо становится интеллигентно-астеничным, но иногда, под ними, в глазах загорается такой шальной огонь, что становится понятно – их обладателю когда-то были не чужды ни портвейн в подъезде, ни бурные однодневные романы с поклонницами, ни бессонные, прокуренные номера провинциальных гостиниц.
– Ты сама приволоклась…
– Ага.
– Я только предложил…
– Ага.
– И вообще…
Но она перебивает, сознательно не замечая, как меняется его лицо от легкого прикосновения ладошки к сухим горячим губам. Такой непосредственный жест, такой естественный для нее.
Он послушно замолкает, и она медленно отводит руку от странного рта. Европейский овал с ямочкой на подбородке. На нем будто приклеенными выглядят удивительные губы. Асимметричная нижняя и верхняя – идеальная, словно скопированная с древних малоазийских скульптур. Такое сочетание дает необычный эффект, словно на лице его неизменно играет… «ухмылка Джокера!» – морщатся одни, «улыбка Будды…» – вздыхают другие.
– Скажи, а вот ЭТО… – она широко обводит рукой пространство зала, – это уже Лувр?
– Н-ну да…
– Точно он, да?
– Э-э… Да. А что?
На миг он расслабляется, не понимая, к чему она клонит. И тут же ироничные зеленые искры тонкой цепочкой пересыпаются из его глаз в ее. И теперь уже она наслаждается легкой паникой непонимания на его лице.
– А ничего… Значит, я уже в Лувре? То есть я уже здесь была, ага? Была в Лувре уже! Вот сейчас я в Лувре, это вокруг – Лувр, значит, я его уже посетила, правильно?
– Ну?
– Ну так и пошли отсюда!
Они снова смеялись.
А потом пугливый ангел улетал, разбуженный случайно сорвавшейся, слишком прозорливой мыслью, слишком непосредственным прикосновением, а чаще – слишком сильным и оттого опасным ощущением близкого счастья.
И тогда начиналась другая стадия. Следующая. Противоположная. Она длилась дольше, была тягостно-изнуряющей, почти разрушительной для обоих.
Тогда она ясно видела в нем зарвавшегося мачо, злого, порочного и опасного. Расчетливого дельца, который цинично прикрылся
