участие в Межсоюзнической миссии западных стран, которая вела переговоры с царским режимом, когда он был уже на грани гибели. Очарование его мемуаров заключалось в живых и элегантных портретах знаменитых людей, пути которых пересеклись с дорогой графа.
Der Krieg der Diplomaten,[7] как было названо немецкое издание книги Альдовранди, можно порекомендовать всем тем, кто хочет ознакомиться с макиавеллиевскими приемами и методами итальянской дипломатии. Переводя этот труд, я выслушал несколько незабываемых лекций его автора, которые были не только весьма содержательными и интересными, но и изобличали в нем пылкого патриота своей страны.
Как один миг пролетели годы, наполненные переводческой работой, из которой я извлек много полезных уроков, общением с теми, кто записал свои воспоминания о столь различных мирах, и обработкой и компиляцией материалов о жизни Фарнезе, собранных мною в Риме, Парме и Неаполе, годы, прошедшие со времени моего возвращения с берегов залива Парфеноне.
В «белом» посольстве на Квиринале господин фон Хассель тщетно пытался скрыть под формой бригадефюрера NSKK свою неприязнь и презрение к новому режиму Германии. Однако в очаровательном оазисе «черного» посольства, которое представляло Германию в Ватикане, не наблюдалось ничего подобного. Вилла Бонапарте была в свое время резиденцией любимой сестры Наполеона, Паолины, о чем свидетельствовали статуя корсиканца в полный рост, установленная в вестибюле, и изображение полуголой богини, облаченной в платье эпохи Директории, украшавшее потолок. Диего фон Берген был назначен на пост посла в Ватикане сразу же после Первой мировой войны, и если считать дипломатию искусством умолчания и умения понимать тончайшие оттенки слов, то он был primus inter pares[8] среди кардиналов папского двора и других дипломатических представителей, аккредитованных при его святейшестве. Конечно, Бергену было легче, чем его коллеге фон Хасселю, которому все время приходилось лавировать между национал-социализмом и фашизмом, зато ему очень сильно мешала та ненависть, которую Гитлер и его ближайшие советники испытывали к церкви. Я до сих пор считаю Бергена моим наставником в политико-дипломатических делах. Благодаря нашей общей любви к искусству и литературе XVI века, великим знатоком которых он был, он интересовался моей деятельностью, выходившей за рамки привычной социальной жизни посольства. Один или два вечера в месяц посол принимал меня в своем личном кабинете, стены которого были заставлены шкафами с бесценными пергаментными инкунабулами (первопечатными книгами, изданными до 1501 года) из его личной коллекции. Дворецкий приносил выдержанный портвейн, и дон Диего, унаследовавший от своей матери испанскую кровь, рассказывал мне о своей дипломатической карьере, которая на столько лет приковала его к Риму. И пока звучал его тихий голос, высокие деревья в парке, в котором Паолина Боргезе-Бонапарт решала совсем иные проблемы, мягко шелестели своими листьями под дуновением
«Война дипломатов» (
«Первый среди равных» (
