с твоим братом немного повздорили сегодня, – сказал он.
Отец хотел столь многого. И мог причинить столько вреда.
– Слышала, – отозвалась она. – Мне хотелось бы, чтобы вы не ругались так часто.
– Ты это не мне говори. Ему. Хочешь знать, как он меня обозвал?
– Что?
– Свиньей, вот как. Свиньей.
– Ох, папочка.
– Обычно он так полицейских называет. Обозвал меня говенной свиньей, прости за грубое слово. Вот как теперь разговаривает со мной твой брат.
– Тебе не стоит принимать близко к сердцу все, что он говорит.
– А твоя мать велела мне убираться из дома…
Перенасыщенный эмоциями голос отца звучал сдавленно. Лицо его потемнело.
– Она просто была расстроена, – сказала Сьюзен. – Ты же знаешь, нервы у нее все время натянуты, ей просто не под силу переносить ваши ссоры.
– Наверное. Наверное, это так. Ты все понимаешь, правда? Тебе всего восемнадцать лет, а ты уже так много понимаешь.
– Не так уж и много. Послушай, папочка, время позднее. Мне надо поспать.
– Если бы твоя мать понимала хоть половину того, что понимаешь ты. Господи… Если бы она не злилась так все время.
– Мне завтра придется встать около пяти…
Он положил ей на голову ладонь. Выражение его лица она прочитала с легкостью: любовь, жажда любви, бездонное горе.
– Сьюзи, – произнес он. Теперь лицо его было молящим, исполненным детской, еще неосознанной, страстной потребности.
– Я здесь, – сказала она. – Здесь, с тобой.
Она оставалась неподвижной. Страх и непонятное возбуждение владели ею. Не желание, нет, это неточное слово. Она сознавала власть, которую могла бы приобрести. Слышала, как на футбольном поле выкликают ее имя, видела, как возносится в пропитанный светом прожекторов воздух корона. Медленно, нежно, она сжала большую, исстрадавшуюся голову отца своими тонкими ладонями, привлекла его лицо к своему. От отца пахло пивом – запах сильный, но вовсе не неприятный. Человеческий запах. Сьюзен думала, что он отдернет голову. Не отдернул. Она испугалась. И позволила поцелую длиться и длиться.
Слова не шли из горла Зои. И она просто смотрела. С плюща, который дюйм за дюймом вытягивался вверх из китайского горшка, сорвался листок. Пыль становилась в квадрате света то яркой, то темной. Призрак скользил по ковру, беззвучно выкликая все то, чего он не смог отыскать.
– Зои? – позвала мама. – Зои, ты здесь?
Она кивнула. Мама простучала каблучками по половицам. И вошла, неся с собой неистовство ароматов, замысловатое посверкивание. Нейлоновые чулки ее, скрипя, терлись о юбку.
– Ну правильно, – сказала она. – Не одета. И на голове воронье гнездо. Он будет здесь через двадцать минут, Зои. Ты понимаешь это? Знаешь?
– Угу, – ответила Зои.
– Так пошевеливайся.
– Я ненавижу это платье.
Из маминого
