он ощущал, как перед ним разворачивается, похрустывая, новый мир любви и свободы. Иногда это была машина, принадлежавшая отцу Ларри, иногда – отцу Бикса. Иногда, в ночи особенно удачные, обе. Отец Ларри ездил на зеленом “шевроле-импала”, отец Бикса на “форде-гэлакси”. В “шевроле” ощущалась порода, однако “форд” с его плавным резиновым ходом позволял развивать скорость, от которой у Билли щемило в животе и начиналась эрекция. И он каждый раз надеялся, что сегодня им достанется “форд”.
– Быстрее, – сказал он. – Газани.
Голосом его говорила скорость. Он был самым маленьким, самым умным, внушавшим самую сложную любовь и ненависть. Радио играло “На высоте в восемь миль”.
– Чокнутый, – сказала Дина.
Она, как и Билли, сидела сзади, прижав свое большое колено к его костлявому. Пухлые губы Дины покрывала светло-розовая помада, брови ее были вычернены жирным карандашом. Башмаки у нее были повыше Билловых. Она называла себя королевой пиратов.
– Да, – согласился он. – О да. Я чокнутый.
Она потерлась своим коленом о его. И на Билли накатила давно знакомая ему нервозность, перенимавшее дух ощущение западни. Сидевшие впереди Бикс и Ларри по очереди прикладывались под рев музыки к бутылке водки. Иногда это была водка, иногда пиво – чем удавалось разжиться, то и пили. Как-то раз Дина сперла у отца бутылку crème de menthe[4], и Билли с Ларри вызеленили блевотиной целых три мили дороги.
– А что, мальчики, дамам здесь выпить не дают? – спросила Дина. Ларри протянул ей бутылку. Бикс сидел, вцепившись распрямленными руками в руль, безмолвный, смертоносно счастливый. В нем ощущалась некоторая подловатость. Ночь проносилась мимо с ее насекомыми, с чересполосицей оттенков черноты.
Дина глотнула водки, отдала бутылку Билли, оставив на горлышке вкус своей помады. Билли вглядывался в каштановые лохмы, украшавшие голову Бикса. Он наполнил рот водкой, ощутив ожог, подобие взрыва. И едва удержался, чтобы не завопить от восторга и счастья. Будущее все близилось, близилось.
– Балет автомобилей, – повторил он. – Пора исполнять фигуры высшего пилотажа.
– Какие? – спросил Ларри.
Кожа у него была хуже, чем у всех остальных, пареньком же он был незлобивым и простым. Делал друзьям подарки, о которых они не просили. Стригся под Кита Ричардса.
– Восьмерку, – сказал Билли. Он опустил ноги на пол, наклонился вперед, просунув голову между головами Бикса и Ларри. На приборной доске неярко светились круговые шкалы, цифры. Три древесных ствола пронеслись мимо.
– Восьмерку, – повторил Билли, отдавая Ларри бутылку. Бикс бросил машину к другому краю дороги, потом назад. Протестующе завизжали покрышки.
– Фигура “S”, – сказал Бикс. – Для разминки.
У Бикса был мозг солдата. Он целил собой в мир, точно торпедой.
– Совсем вы, мальчики, бутылку
Мятный ликер (
