положила ладонь на плечо Билли. На пальцах ее было шесть колец. Одни серебряные, другие пластмассовые.
– Где мы? – спросила она севшим от водки голосом.
– В космосе, – ответил Билли. – Летим.
Сидящий где-то далеко, посреди музыки и яркого света диджей поставил “Руби тьюзди”.
– Это же опасно, – сказала Дина.
– Знаю.
“Форд” шел по широкой дуге. В окна его врывались темнота и запах сырой травы. Оси машины бились о края рытвин, отчего подносить бутылку к губам было уже невозможно. Трава, деревья, клинья ночного неба мотались в свете фар. Билли хохотал, Дина тоже.
– Восьмерка, – сообщил Бикс с вкрадчивой безжалостностью пилота бомбардировщика. Сердце Билли подскочило в груди. И он сказал себе, что любит безумство движения.
– Да, – подтвердил он. И, поскольку приложить бутылку к губам Бикса было невозможно, плеснул водкой ему на макушку. Билли ощущал себя несущимся по самому краешку мира, в душе его расцветало терпкое счастье, летевшее слишком стремительно для обычной жизни. Только в гонке, только рискуя, можешь ты проникнуть в другое измерение, рассекающее пространство и время на тройной скорости.
Ларри напевал вальс “Голубой Дунай”:
– Да да да да, там там, там там.
– Жми! – вопил Билли. – Жми жми жми жми жми!
Корова появилась ниоткуда. Машина вошла во вторую петлю восьмерки – и вот, прошу любить, корова, черная с белым, огромная, как налетающий грузовик. Билли увидел ее поблескивающий черный глаз. Увидел, как она прянула белым ухом. И завопил. Ларри тоже. Бикс вывернул руль, машина с пронзительным механическим визгом словно бы сложилась, как карманный нож. В окна полетела сырая земля, мгновенно залепившая Билли глаза и рот. Машину занесло, потом она нырнула и встала – да так резко, что Билли бросило на переднее сиденье. Он ничего не видел. Лишь почувствовал, как врезается лбом во что-то и не жесткое, и не мягкое. В голове его мелькнул обрывок сна: самум в пустыне и некто в темном плаще, бегущий по ней. Мик Джаггер пел: “Кто смог бы дать тебе имя?”.
Потом музыка смолкла и наступила тишина, влажная, ветреная. Билли поморгал, стер с глаз землю, поморгал снова. И понял, что лежит на животе, глядя вниз, на ботинок. Грубый коричневый ботинок. Бикса. Он повернулся на бок, взглянул вверх.
Бикс сидел за рулем, улыбаясь, по лицу его текла кровь.
– Дерьмо, – фыркнул он. – Сраная матерь Божия.
Билли уже понял, что лежит поперек переднего сиденья, а голова его забилась под приборную доску. Бикс и Ларри сидели на своих прежних местах, Дина помаргивала сзади, лицо ее выражало недоумение и благовоспитанность, какие появляются на лице человека, присутствующего при разговоре, тема которого ему непонятна.
– Авария, – сказал Билли. – Мы попали в аварию.
– Ничего себе.
– Дерьмо, – снова фыркнул Бикс. – Господи Исусе.
Кровь струйками стекала по его лбу. На кончике носа висела гранатовая капля.
– Ты ранен, Бикс, – сообщил ему Билли.
