href="#n_63" type="note">[63].
Август Бебель чувствовал, что в Любеке произойдет катастрофа. Он не рассматривал статьи Гельфанда в Neue Zeit как своего рода провокацию; по его мнению, автор преследовал конкретную цель, хотя не всегда корректно выражался. Но он боится, написал Бебель в письме Каутскому, что «возбужденные торгаши», которых Гельфанд «достал до кишок», могут потерять терпение. «Вы не поверите, как враждебно настроены в партии против Парвуса, даже Роза Люксембург, и хотя я не думаю, что мы должны брать в расчет это соображение, но и не можем полностью игнорировать его»[64].
На Любекском съезде события развернулись намного драматичнее, чем предполагал Бебель. Гельфанд и Роза Люксембург, совсем недавно выступившая с уничтожающей критикой в адрес французских социалистов, подверглись жесточайшей критике. Бебель, не желавший добавлять масла в огонь, проявил сдержанность. Надо обладать испорченным вкусом, сказал он, чтобы «представить, если можно так выразиться, ведущих партийных товарищей в купальных костюмах».
Но враги Гельфанда и Розы Люксембург больше не могли сдерживать эмоции. Фишер сослался на «литературных хулиганов»; Эрхардт, делегат из Людвигсхафена[65], выразил отвращение к иммигрантам, заявив, что партию оскверняют «мужчины и женщины, приехавшие с Востока».
Вольфгант Хайне, берлинский адвокат и один из наиболее известных приверженцев Бернштейна, превзошел сам себя; в его нападках на Гельфанда и Люксембург откровенно звучали антисемитские высказывания. И не важно, что съезд осудил Хайне; делегаты могли тайно причинить большой вред иммигрантам.
Ожесточенные атаки делегатов Любекского съезда не произвели никакого впечатления на Гельфанда. Он не собирался брать свои слова назад и извиняться, а просто хотел кое-что объяснить. После съезда он написал Каутскому: «Больше чем когда-либо пролетариат нуждается в откровенном, ясном, безбоязненном голосе, который будет с одинаковой точностью судить о событиях и людях. А это недопустимо. Он озлобит тех, кто мыслит иначе, обидит колеблющихся, вызовет гнев законопослушных. И все же, если это подлинный голос, его будущие победы будут тем больше, чем больше сейчас его бьют и отвергают»[66].
Гельфанд открыто заявил, что «революционный дух говорит на прямом языке». Молодой человек счел необходимым привести слова Мартина Лютера: «Я не знаю другого способа, чем гнев и рвение; если я хочу хорошо писать, хорошо молиться и хорошо проповедовать, я должен быть рассержен». В итоге он закончил выступление на том, что было допустимо в ходе партийных дебатов: «Я утверждаю, что сотня грубиянов предпочтительнее одного лицемера»[67].
Когда Гельфанд выслушивал в Любеке выпады в свой адрес, он уже утратил ту защиту, которую обеспечивала ему должность редактора в дрезденской Arbeiterzeitung. Чтобы представить ревизионистские дебаты и их результаты как единое целое, мы несколько ускорим повествование. Гельфанда и его товарища Мархлевского
Бебель – Каутскому, 4 сентября 1901 г. Несколько писем Розы Люксембург и другие документы // Бюллетень Международного института общественной истории. Амстердам, 1952. № 1. С. 26.
Людвигсхафен – город на юго-западе Германии, земля Рейнланд-Пфальц.
Письмо без даты. Архив Каутского.
Из мировой политики. 1904. 31 декабря; 1905. 5 января.
