я – Андрюс Виеншаукис!
На ладони гостя – небольшой диплом. Внутри – надпись, рисунок.
– Именно поэтому! – Учитель наклонился вперед, словно пытаясь поймать чужой взгляд. – Вам двадцать девять лет, вы живете в Вильнюсе в районе Жверинас. Чудный район, небольшие дома, парк, пруд. Квартира – на ваше усмотрение. Или на мое, жаловаться не будете.
Еще странность – очередная. Тут все друг друга понимают, но обращаются по-разному: кто привычно, на «ты», а кто и на «вы», как сейчас.
– Работать станете… Ну, скажем, в русской гимназии имени Добужинского старшим учителем. Хорошее жалованье, и российское посольство помогает. Потом, через пару лет, перейдете в университет. Мирный город, мирная страна. Проживете до восьмидесяти, ничем не болея и ни на что не жалуясь. А потом – свободны, как ветер в пустыне. Устраивает?
Гость спрятал диплом, взвесил на ладони пустую рюмку, улыбнулся.
– Теряете квалификацию, Хэмфри?
Я тоже слегка удивилась, чуть ли не впервые за это время. Пусть все вокруг непонятно, и разговор меня даже краем не касается, только ясно, что «док» – еще тот орех, не раскусишь. Соблазнить его квартирой в каком-то Вильнюсе, пусть даже в районе Жверинас?
…Теперь оба – на «вы». Кажется, им так привычнее.
– Ну, конечно! – Учитель улыбнулся в ответ. – Предлагать такое Первому Посланнику! Мелко, да? Только Я знаю о вас то, что не ведают остальные, – даже Мой брат. Полсотни лет отдыха, док, – да еще с перспективой продления! И никого – ни ваших вздорных коллег, так и стремящихся угодить на очередной крест или костер, ни Моего всепрощающего родственника. Не надо будет совершать подвигов, умирать под камнями фанатиков, молчать на допросах в гестапо. А главное – не ваша в том будет вина, а Моя! Оценили?
– Изыди!
Незнакомое слово упало тяжело, словно камень от баллисты. Упало, отскочило, покатилось…
Кажется, я недооценила их обоих.
– Ну тогда… – Учитель стер улыбку с лица, заговорил холодно, властно. – Тогда Я буду судиться с тобой, Первый Посланник, на Суде Моего брата, поскольку это в его власти. Нет, Я не обвиню тебя в нарушении Закона, ты скажешь, что Милость выше, а брату это понравится. Но есть грехи, от которых не разрешит даже он. Догадываешься, о чем Я?
Гость не двинулся с места, не дрогнул лицом, но стало ясно: выстрел попал в цель.
– Ты – самоубийца, док! Самый обычный самоубийца, и Я это докажу. А поскольку после каждого возвращения из мира Суд, путь даже формальный, полагается, Моему брату придется рассмотреть и это. И тогда некому будет кидаться твоим: «Изыди»! Ну как, согласен на Вильнюс, Первозванный?
– Отчего же быть стражем Закона выпало Тебе? – спросила я Учителя. – Отчего Ты выбрал такое? Нечестивцев в мире больше, чем праведников, значит, не дождаться Тебе любви вовеки.
– Я не ищу любви, – ответил Он. – Судьбу же Мне не пришлось выбирать, ибо мы, Сыновья Отца, не властны в своей воле. Я Первенец, цвет Мой – цвет весенней травы, и, когда получил я
