под расписку. Завтра утром расписку привезешь в сыск в Большом Гнездниковском.
Возчик, недовольный бесплатной и неприятной работой, сердито хлопнул вожжами:
– Доставлю, не простужу! – и погнал в морг, что размещался напротив памятника генералу Скобелеву.
(В советское время он был снесен, а позже на этом месте был воздвигнут памятник Юрию Долгорукому.)
Павловский примостился на облучок рядом с кучером.
Остальные завернулись в какой-то истертый мех. Путь лежал через мост в Замоскворечье.
Вскоре полицейское начальство подкатило к «Волге».
Кошко, желая быть остроумным не меньше Соколова, предложил:
– Давайте откушаем! После обеда мы успели проголодаться. Сядем за столик, выясним, какого лакея, или по нынешней моде – официанта, зовут Калугиным, присмотримся к нему, к поведению, побеседуем с его товарищами по службе, а потом возьмем подозреваемого под белы рученьки и – в Гнездниковский.
– Прекрасная идея, Аркадий Францевич, – поддержал фотограф.
Вскоре жизнь показала, что решение это было едва ли не пагубным.
Ресторан «Волга» множеством зеркал в вестибюле и залах, статуями нимф и неприличных сатиров претендовал на респектабельность. И если второй, чистый этаж по неведомой причине понравился офицерам, которые сюда приходили компаниями, а также со своими или чужими женами, то нижний этаж стал местом встреч темных личностей и нетрезвых загулов. Здание выкупило Общество официантов, и большая часть доходов шла этой организации.
Около входа мерзли на легких саночках лихачи. На лошадей были наброшены попоны, морды покрылись изморозью. Каждый надеялся на фартового седока из загулявших офицеров или купцов, которые станут швырять деньгами.
Сыщики для начала зашли на «черную» половину – по узкой лестнице на высокий цокольный этаж. В зале царил полумрак – от плохого освещения. Здесь гуляли мелкие жулики, мошенники и аферисты. В зале пахло подгорелой пищей и дымом. И происходило это по той причине, что прямо за стенкой помещалась кухня с громадной плитой, откуда чад и разнообразные по гамме миазмы вползали в зал для гостей.
Десятки людей обоего пола сидели за столами, сдвигали рюмки, выкрикивали тосты, обнимались, лобызались, жевали, спорили, кричали. Все было пьяным-пьяно, все гудело и наслаждалось загулом. Лакеи носились с подносами, нагруженными тарелками, бутылками, графинами, с непостижимой ловкостью балансируя ими на одной руке.
На небольшую низкую эстраду вышел в засаленном фраке распорядитель. Пытаясь перекричать зал, выпалил:
– Знаменитый на весь мир русский самородок Василий Пафнутьевич Охлобыстин!
Ступая тяжелым нетрезвым шагом, из-за ширмы показался с громадной гармонью заросший жестким волосом мужик саженного роста, с прядями сальных волос, падавших на плечи, и с лицом цвета меди. На гармонисте была красной саржи косоворотка, расшитая цветами по высокому вороту, подпоясанная желтым жгутом с махрами на концах, ярко начищенные
