есть. Опять же в связи с сельсоветом. Дело в том, что будет денежная реформа. Все, что за душой, обменяют…
Феофан и Варвара смеются. У них за душой ничего нет.
– Небось сига на плотву менять не станут, – замечает Феофан.
Архип кивает.
– Верно. Не станут… А деньги поменяют так, что наши копейки останутся копейками, по справедливости, а все остальное – один к десяти. Был червонец – стал рубль. Был рубль – стало десять копеек. Если б еще позволили все, что есть, обменять… Вас тут трое душ – помогите, люди добрые!
Он выуживает из тулупа пакет. Это завернутая в газету пачка денег. Семья Феофана давненько не видала столько. Выходит, не зря в деревне шепчутся, что деньги сами липнут к Архипу при любой власти, хоть сам и живет честно, как положено христианину.
Архип раскладывает на столе три кучки.
– Возьмите, обменяйте, и по велению сердца принесите мне.
– Конечно, староста, – без долгих размышлений соглашается Феофан.
– Ну и хорошо, – говорит Архип. – В Вороньей иконостас сгорел, в Чёрном Посаде крыша моленного дома прохудилась – не забуду, помогу. Для того и деньги эти… Но прощайте теперь, оставайтесь с миром. А дверь и впрямь держите на запоре, кто знает…
Варвара смотрит ему вслед в просвет меж занавесками – высокая фигура Архипа не сворачивает к пристани; дорогу к ней с одной стороны обрамляют заросли кустарника и камыша, а на обочине в ряду других домов стоит и дом деревенского старосты. Архип шагает прямо по деревенской улице, проходит мимо нескольких домов, поскальзывается на не сколотом льду ступеней парадного крыльца и стучится в дверь. Его впускают.
– Гляди-ка, и к чаю не притронулся, – замечает Варвара.
У отца Архипа прямо посреди избы дуб вырос – так говорят. Почему вырос и куда делся? Да мало ли что на деревне придумают. Но как бы там с этим дубом ни было на самом деле, а выносливости, спокойной мощи Архип унаследовал больше, чем досталось другим людям. Никто не назначал его деревенским старостой, да и сам он на это место не рвался. Все пришло само собой, как лето и зима, весна и осень.
В Кольки не найти мужика, который бы не рыбачил на озере – мужья в море, жены в поле, как говорится. Архип не исключение – болтается в лодке, ловит со льда. Подледный лов ему люб более всего, так как тогда в помощь лошади. И если чаще всего жители, не имеющие пахотной земли, лошадей покупают у эстонцев только на зиму, когда по льду озера приходится наматывать десятки километров, перевозя в лубе9 рыболовные снасти и улов, а потом еще по деревням и в городе превращать этот улов в деньги, то у Архипа в хозяйстве круглый год живут четыре-пять, иногда и больше крепких непарнокопытных – кобылы, отличный жеребец, а в придачу жеребята. Еще и сейчас Архипов дом можно издалека распознать по тяжелому запаху конского пота и навоза, и это несмотря на то, что в преддверии возвращения красной власти Архип распределил своих лошадей по деревне, оставив у себя только старую кобылу и молодого жеребца-производителя,
