Оба держали наготове парализующие жезлы. Вейдер знал, что у каждого под алым плащом скрывается тяжелый бластер, короткий виброклинок и прочее оружие. В огромных окнах проступали очертания крыш и бесчисленных кораблей, проносившихся мимо стеклянных, металлических и бетонных башен мегаполиса. Последние лучи висящего низко над горизонтом солнца окрашивали пейзаж в оранжево-красный цвет.
Император молча восседал на троне, казалось погруженный в раздумья. Однако Вейдеру было известно, что наставник никогда не погружается в раздумья. Мысли Императора простирались во времени и пространстве непонятным даже самому Вейдеру образом, что позволяло властителю предвидеть и планировать обстоятельства, которых другие вообще не осознавали. Ученик надеялся, что когда-нибудь научится этому сам, при условии, что не убьет своего учителя раньше.
Вскоре после истребления джедаев Император поведал Вейдеру, что у того однажды возникнет искушение с ним покончить. По словам Императора, связь между учеником-ситхом и учителем имела характер симбиоза, но оставалась в состоянии неустойчивого равновесия. Ученик был обязан повиноваться наставнику, а в задачу того входило передавать подмастерью знания и никогда не проявлять слабости. Но если бы кто-то из них не сдержал своих обязательств, другой должен был его уничтожить. Так требовала Сила.
Учитель Вейдера ни разу не проявил слабости – что в Войнах клонов, что до них, – и потому ученик был намерен полностью ему подчиняться, гарантируя тем самым, что их отношениям ничто не будет угрожать.
Возможно, Вейдер однажды все же попытается убить своего наставника, как обычно поступали ученики ситхов. Если их хорошо учили, иначе и быть не могло. Ученик беспрекословно подчиняется лишь до того момента, когда его преданности приходит конец. И учитель, и ученик прекрасно это знали.
– Но у нас совсем другие отношения, учитель, – сказал тогда Вейдер.
– Возможно, – ответил тот. – Возможно.
А может, самообман являлся лишь частью урока, который наставник давал ученику.
– Тебя что-то тревожит, друг мой, – послышался в темноте громкий голос Императора. Палпатин часто называл его другом – возможно, в каком-то смысле они действительно были друзьями, хотя Вейдер считал, что учитель обращается к нему как к равному лишь затем, чтобы еще раз подчеркнуть их неравенство.
– Нет, учитель. Меня ничто не тревожит.
Император издал кудахчущий смешок.
– Вероятно, я неправильно выразился. Мысли твои не полны тревоги – они неистовы и жестоки. – Он повернулся на троне, глядя на Вейдера, и глаза его вспыхнули в тени капюшона. – Ты ведь размышляешь о природе могущества?
Вейдер никогда не лгал учителю. И он понимал, что тот всегда задает лишь тщательно продуманные вопросы, чтобы получить в ответ нечто большее, чем просто слова.
– Да, размышляю.
Император вновь повернулся к Вейдеру спиной – вполне сознательный жест с его стороны.
– Поделись
