товарищ меня краше, ой, машинку увезет!Мой товарищ меня краше, ой, машинку увезет!
Раз налево! Раз направо!
Левой, правой мы идем!
И подскакиваем быстро,
Веселимся и поем!
Раз налево! Раз направо!
Левой, правой мы идем!
И подскакиваем быстро,
Веселимся и поем!
Подхожу к ангару милой,
А у милой все в огнях!
Постучал бы я в окошко – да нет уж окон на стенах!
Постучал бы я в окошко – да нет уж окон на стенах!
«Ах, машинка, стыдно, стыдно,
Сотню лет в земле лежать!» –
«А тебе, мой друг, стыднее вечность дома не бывать…»
«А тебе, мой друг, стыднее вечность дома не бывать…»
«Ты права, машинка, правда,
Спи в земельке, почивай!
Я себе найду другую – хорош машинный урожай!
Я себе найду другую – хорош машинный урожай!
Танцем буйным и прекрасным заливается земля!
Мы смеемся и танцуем вплоть до самого утра!
Мы смеемся и танцуем вплоть до самого утра!
У певца был интересный баритон, он приятно картавил и всем своим голосом пытался высказать злобную усмешку. Я пригляделся к рабочим – песня их совсем не трогала. Они приплясывали, подпевали, хлопали, но их лица ни на секунду не прояснились, не ожили, глаза так и остались такими же равнодушными и холодными, какие можно обычно найти на лице каждого рабочего.
Когда песня закончилась, все обратили внимание на весело подпевавшего Краснова и закричали ему наперебой, просили его, чтобы тот заплатил трактирщику за традиционное право разнести заведение в знак победы и веселья. Поручик усмехнулся почти так же злобно, как пел рабочий, и протянул стоявшему тут же трактирщику золотые монеты. В следующую секунду трактир уже разрушался, а песня началась сначала.
Мы с Туркеловым поспешили уйти, но тут произошло то, что я не мог объяснить. Можно назвать это приступом апатии. Но проблема была куда серьезнее, мне вдруг на все стало наплевать. Машина, фабрика, восстание аннигилянтов, проблемы с Фондом, офицеры… я устал. Надо было покинуть этот город или хотя бы этот бой, ибо он мне надоел. Перед глазами все плыло, голоса моих офицеров звучали будто бы вдалеке. Кажется, в последующие минуты пришло известие, что Иванов победил, взял много пленных, но при этом использовал коробочку с ключом, запустил машину и разнес половину подземной части строения, потому что главным орудием машины были снаряды с белым фосфором, недавно открытым веществом. Как ключ оказался у Иванова – я не знал, но догадывался, что приступ апатии случился еще в проходной, я отдал ему коробку и забыл. Да и черт с ними.
С большим трудом я потом вспоминал, что случилось на площади. Из недр проходной выехал эскадрольский механический бог. Выехал на своих гусеницах, высотой загораживая и небо, и фабрику, и весь город. К тому времени, кажется, я уже почти не держался на ногах, и Краснову приходилось меня придерживать. Я не слышал, что он мне говорит, я лишь смотрел на машину такими же холодными глазами, как рабочие на своего певца, и внутри меня совершенно ничего не происходило, не было никаких эмоций, я лишь глупо улыбался. К
