ночь сознание мое зыбко балансировало на невидимой грани между жизнью и смертью. Я убежден, что это было именно так, потому что сквозь недра сгущавшегося с каждым мгновением устрашающего мрака я вдруг отчетливо услышал глас Господень и увидел чудесного Ангела.
Этот пречистый блаженный дух спустился ко мне с Небес, сложил свои восхитительные, отливавшие золотистым сиянием, белоснежные крылья и стал терпеливо ждать, подставив мне свою превосходную изящную спину. Я понял, что этот Ангел явился с Небес не случайно: он приглашает меня совершить какое-то путешествие. Я взобрался ему на спину, он расправил свои могучие крылья, и мы полетели.
Патрик Бронте внезапно смолк, устремив завороженный взор в непостижимую даль.
– Что же было дальше, отец? – робко спросила Шарлотта, в голосе которой ощущалось тревожное беспокойство.
Пастор очнулся от охватившего его оцепенения и леденящим душу потусторонним голосом продолжал:
– Полет продолжался довольно долго, и в тот момент, когда мне начало казаться, что это таинственное путешествие растянется в вечность, Ангел мгновенно сложил крылья и стал спускаться вниз. Я оказался на холодной гранитной плите, одной из множества точь-в-точь таких же одинаковых плит, отделенных друг от друга и омываемых со всех сторон бурными водами неведомого моря или океана.
На всех прочих плитах также расположились люди – по одному человеку на каждой. Я пригляделся получше, и меня охватил ледяной озноб: здесь, на этих омываемых со всех сторон холодными волнами и овеваемых всеми ветрами миниатюрных каменных островках, были все благословенные члены моей семьи. И – что отчаянно тревожит меня до сих пор – мне довелось увидеть тогда каждого из своих родных именно в ту пору, которая отмечала последнюю фазу их земной жизни – как оно и случилось на самом деле. Здесь была твоя славная матушка, точь-в-точь такая же нежная и смиренная, как в час своей печальной кончины, а также все твои сестры и брат. Мария и Элизабет – старшие мои девочки – были юны и прекрасны, как маленькие ангелочки. Патрик Брэнуэлл достиг уже зрелых лет, так же, как и твои любимые сестры – Эмили и Энн.
Преподобный Патрик Бронте неожиданно прервал свое мрачное повествование и устремил печальный, исполненный бесконечной нежности взор на Шарлотту. Он глядел на нее долго и пристально, словно изучая каждую черту ее уставшего, грустного лица, каждый жест, каждое движение.
– В чем дело, дорогой отец? – озабоченно спросила его дочь.
– И ты, детка… – потрясенно произнес пастор. – Ты тоже была там, в том чудовищном месте, на одной из тех вздымавшихся из безрассудной водной стихии гранитных плит. Я застал тебя там, моя ненаглядная Шарлотта, такой же строгой и степенной, какой вижу тебя теперь. Да… да… – убежденно продолжал он. – Тот же мягкий гордый профиль… Те же бездонные, исполненные вселенской печали глаза… Да… я уверен… это была ты – точно такая же, как теперь…
– Продолжайте,
