ответить. Воистину должен. Но казалось, все на свете перестало слушаться его. Ни одно слово не могло пробиться сквозь толщу его горла.
– Закройте глаза, пожалуйста, – отрезал доктор Холкомб.
Он с досадой повиновался и покорно дал врачу промыть мокрой теплой тряпкой нос, затем он сразу же, как только улучил момент, открыл глаза. Его пристальный взгляд жаждал ее.
– Вы меня видите! – воскликнула она.
Видит ее? Он поглощал ее. Пожирал ее. Заполняя мельчайшими подробностями опустошенную память с нечеловеческой точностью. На самом деле он больше ничего не мог видеть. Да и не очень хотел.
Пухленькие щечки с ямочками, сиявшие очаровательной улыбкой. Полные чувственные губы. Копна непослушных темно-медовых кудрей, разметавшихся поверх простого персикового цвета платья.
Он понял, что не поэт, потому как слова, приходившие ему на ум, одновременно грубы и неуместны.
У него не было идеала, с чем сравнивать ее. Ни одной метафоры. Но он вспомнил статую ангела, возвышавшуюся над тюремным двором. Нежную и в то же время торжественную, с каменными волосами, струящимися на сложенные в молитве руки. Ее голова была слегка наклонена, и благосклонный взгляд словно охранял покой усопших.
Мысль о том походившем на нее ангеле, скучавшем по нему, любившим его, считавшим его ушедшим, давала силы ползти, невзирая на переломы и ожоги, под проливным дождем к обочине дороги.
Но за эти несколько недель, проведенных в темноте, размышляя через боль, он кое-что осознал. Никто за ним не пришел, хотя старый граф раструбил о нем по всей округе. Он очнулся в могиле для нищих, его спасли, постылого и никому не нужного.
Или хуже того. Проклятого.
У него были враги. Те, кто избил его до полусмерти. А может даже, они считают, что и вовсе убили.
А теперь… у него появился настоящий ангел. Тот, кто вернул его к жизни. Воплощение красоты, не передаваемой ни одним художником. Ее лицо – творение любящей небесной руки.
Она была юной. Совсем юной.
А он? Он так не думал. Он чувствовал себя старым как мир.
Несмотря на то что полуденного света в помещении вполне хватало, они задернули шторы и зажгли одну-единственную свечу, для первого знакомства. Она вся будто сияла изнутри, излучала свет одновременно таинственный и чистый. Ее широко открытые лазоревые глаза сверкали подобно драгоценностям на фоне чистой, точно покрытой золотом кожи. Она, определенно, была слишком мягкой, чтобы быть настоящей. Слишком божественной, чтобы быть смертной. Слишком золотой, чтобы быть созданной из глины, как он.
А он…
«О черт меня побери! – думал он. – На кого я похож?»
Ему нужно… кое-что. То, чего нет ни в темном шкафу у дальней стены, ни на тумбочке, но…
Вот оно. Над раковиной цвета слоновой кости справа от него.
Зеркало.
– Вам сейчас… лучше не смотреться.
Нос сморщился от беспокойства, а на лице она, поняв истинную причину его смятения, с трудом сохраняла выражение
