которая сохраняет предмет сухим даже на дне моря. Дай улитке порезвится на твоём вечернем платье – и можешь смело нырять в нем в бассейн, если градус вечеринки позволяет.
Таких сухоняш блёсны с успехом продают в сельские районы Асерина: там они очень высоко ценятся этнологами и странствующими целителями, которые, бывает, на много дней увязают в проливных дождях Туманного Нагорья…
С моей летягой сухоняша справилась быстро. А вот раздутый, как мечты старлеток, рюкзак Мелисандра заставил ее опасливо попятиться. Блесён критически посмотрел на улитку; потом заглянул в рюкзак, покопался там, изумленно воскликнул что-то и быстро вышел из палаты.
Тотчас двери снова распахнулись, и в помещение ворвался Мелисандр. С непривычки мне показалось, что на него напала огромная прозрачная медуза, которая подмяла лицо саусберийца и теперь пытается его сожрать. Громкий вопль, исторгнутый Кесом, только подтверждал эту сюрреалистичную иллюзию.
Впрочем, это оказался вопль ликования.
– Мы живы, Ти! Мы живы! – буйно радовался Мел, тряся меня за плечи.
Я рассмеялась, так что усики маски задрыгались, как паутинка на ветру:
– Живы… Правда, я даже не успела сообразить обратного. Грохнулась в воду и обморок одновременно.
– Везучая! – завистливо выдохнул Кес, помогая мне подняться с койки, – А я еще побарахтался, поборолся за жизнь, что в условиях девятого, десятого и одиннадцатого вала было непросто… Как увидел акульи плавники рядом – все, думаю, кранты. Допрыгался. Кто твою-то смерть засвидетельствует, дурачина? Но плавники оказались фальшивыми. Их наши новые друзья присобачивают к подводным лодкам как паруса, прикинь?
Вернулся блёсен и, извинившись за беспокойство, начал педантично вводить мне какое-то лекарство под изгиб локтя. Шприц был настолько тонким, что я не почувствовала ни малейшего дискомфорта.
– Эх, Тинави! – продолжал радоваться Мел – теперь укол делали ему. – Как же здорово – жить! Жить на полную катушку!
Я рассеянно подняла брови, мол, и впрямь. Мне стало как-то нехорошо…
Блёсны переодели меня, и теперь длинная, в пол, серебристая рубаха странно холодила кожу. Чешуйчатая ткань была, как живая. Облизывала ноги прохладными язычками незнакомого материала, взбиралась вверх, стараясь потуже обтянуть шею.
Несмотря на маску, я не могла нормально дышать.
Кес еще что-то восторженно болтал, а я медленно осела на пол. Удивительная ночнушка помогла приземлиться, насилу таща меня вниз. Блёсен, отошедший в угол палаты, отвернулся и начал копаться в каких-то склянках.
– Мел… – прохрипела я. На этом силы кончились.
– Ты что с ней сделал, придурок? – возопил саусбериец, увидев, что творится.
Но потом, закатив глаза, Мелисандр и сам стал падать – как древний каменный колосс, очень прямо, медленно, лицом вверх, снося к праховой бабушке прикроватную тумбу.
Мир вокруг меня заполнился
