нас видят? – спросил я шепотом.
– Нет, они ничего не видят кроме тумана и слышат только шум Адова дерева. Они навечно теперь обречены вот так стоять. Даже друг друга не видят. Все что им остается это думать о своих грехах.
Мне стало холодно. Этот вариант небесной тюрьмы нагнал на меня тоску. Опять захотелось вспомнить что-то важное, о чем я забыл. Я повернулся к бабушке и сказал:
– Пойдем отсюда. Я уже увидел, то что хотел. Думаю, с меня хватит.
– Пойдем, дорогой. Тем более, что хранитель твой, наверное, уже освободился, познакомиться надо бы.
Мы развернулись и пошли в обратном направлении. Туман стал быстро рассеиваться, вновь показалось небо и первые звезды на нем, стало тепло. Я оглянулся. Дерево по-прежнему стояло посреди поляны и тихо шелестело нам вслед.
Какое-то время мы шли молча, я силился вспомнить то, о чем забыл, и никак не мог. Однако вскоре я вновь отвлекся на красоту, окружавшую меня со всех сторон. Запахло морем, и, действительно, поднявшись на пригорок, я увидел впереди воду. Это был маленький уютный залив, с песчаным пляжем и длинным деревянным пирсом. Луны на небе не было, только звезды, но все равно было светло, и я видел, что к пирсу привязана лодка, а на самом его краю сидит человек.
– Вот и он, твой хранитель, – сказала бабушка, – пойдем скорее, уж заждался нас, поди.
Мы прибавили шаг. Удивительно, но бабуля шла со мной наравне, нисколько не запыхавшись и не устав. А ведь на вид ей было все те же 70 лет. Она была точно такой, какой я её помнил – добрые серые глаза, окруженные сеточкой мелких морщин, седые волосы, собранные на затылке в пучок и прихваченные сверху цветной косынкой. Одета она была в старомодненький синий костюмчик – юбка и пиджак, а под ним цветная блузка. Бабушка одевала этот костюм по праздникам. В последние годы бабуля ходила с простенькой деревянной палочкой, но сейчас её не было. Она проворно передвигалась, делая мелкие, но быстрые шаги, время от времени бормоча что-то про себя.
Мы подошли к причалу, человек сидящий на его краю был очень худощав, под широкой явно не по размеру большой курткой угадывалось совсем худенькие плечи. Он оглянулся, когда мы загромыхали по старым деревяшкам пирса, и я увидел, что это была она. Это была девочка-подросток, лет двенадцати, с огромными темными глазами и короткой стрижкой. Волосы её были растрепаны, на носу краснела царапина. Девочка широко улыбнулась и быстро встала нам на встречу.
– Меня хранил ребенок?!! – искреннее удивился я. – Немудрено, что я умер в тридцать лет!
– Сам виноват! – обиделась девчонка. – Я тебе знак по скорости три раза показывала. И вообще, я, между прочим, один раз аж до 101 года дожила, и в гражданскую троих из горящего дома вытащила. Вот!
Бабушка прервала её тираду, нежно приобняв и поцеловав в лоб.
– Это Лиля, – сказала она. – Твоя первая жизнь – её первый опыт хранителя, так что не серчай, – бабушка ласково погладила девчонку
