удар. Они без умолку говорили обо всем на свете, и обоим хватало, чем удивить собеседника. Годелот вскоре обнаружил, что Пеппо умен, имеет своеобразный кодекс чести и превосходно разбирается в людях. А больше всего удивило шотландца то, что ершистый и неуживчивый тетивщик, оказывается, любил пошутить и посмеяться.
Слепота спутника поначалу порядком смущала Годелота. Его отчаянно интриговали удивительные умения Пеппо ощущать окружавший мир, но расспрашивать было неловко. Однако вскоре шотландец выстроил простую формулу: Пеппо не терпел сочувствия или пренебрежения, однако совершенно не стыдился своего увечья. Он охотно отвечал на вопросы Годелота, сперва осторожные, а затем все более прямые. Без всякого неудобства делился своими приемами, будто под локоть ведя спутника по своему странному слепому миру и открывая удивительные законы, по которым, оказывается, жило все кругом, а Годелот и не догадывался об этом.
Кирасиру никогда не приходило в голову задуматься, что тело человека куда правдивее его слов. Что звук прерывистого дыхания легко выдает волнение, что лгун чаще облизывает губы, что страх имеет едкий душок пота, а голос всегда меняется, если сочится сквозь улыбку. Что предметы, падая с разной высоты, издают совсем разные звуки, а ветер, спотыкаясь о ствол дерева, делится на два потока.
Были у Пеппо и другие занятные черты. Он был поразительно умелым притворщиком, мастерски изображал кое-какие болезни, глуповатую наивность и сильный испуг, и Годелоту подчас казалось, что приятель умеет даже по собственному желанию бледнеть. Пеппо знал уйму изящных фраз и выражений самого книжного звучания (хотя сам сознавался, что некоторые из них почти не понимает), и в то же время владел целым арсеналом виртуозной трущобной брани. И Годелот покатывался со смеху, от души восторгаясь фортелями спутника, пока однажды не сообразил, что за неласковая жизнь способна выковать из человека настолько прожженного прохвоста.
Пеппо обожал воду, лез в каждый встречный ручей и часто полоскал одежду. На беглую насмешку Годелота он только скривился:
– Говорят, что к своему запаху привыкаешь. Может, оно и так. Только какое тут чутье, если полмира состоит из собственной рубашки?
Годелот только расхохотался, припоминая свои пререкания с отцом:
– Пеппо, а как по-твоему, разве вымытая кожа не становится уязвимей для хвори? Она же будто обнаженная.
Тетивщик в ответ фыркнул:
– Чего ж тогда раны, чтоб не гноились, водой обмывают, а не грязью замазывают? Уж куда дешевле снадобье.
Шотландец ухмыльнулся:
– Верно. А вот пастор наш сказывал – на востоке сарацины пять раз в день лицо и руки омывают, как молитвы читать время.
– Пять? И мы их «грязными безбожниками» кличем? – Пеппо изумленно покачал головой, отжимая мокрую камизу.
…Грамоту Пеппо освоил без
