не жизнь, а какое-то сонное болото. Но эмоций под этой затянутой ряской поверхностью таилось не меньше, чем на светском балу, в кулуарах власти или на каком-нибудь дипломатическом конгрессе. Переживания униженной Муси по силе вряд ли уступали терзаниям императрицы Жозефины, брошенной Наполеоном. Газета Федота Федотовича заставляла вспомнить о знаменитом незрячем глазе, к которому Кутузов приставлял подзорную трубу во время Бородинской баталии. Филиппика, которой разразился Сердюк по поводу «некоторых особ, не умеющих экономно расходовать скрепки», отличалась неподдельным чувством. Кошачий, неуловимый взгляд сладкого Тасеньки таил в себе загадку. Ненавидящий вся и всех Ландринов дал бы сто очков вперед античному человеконенавистнику Калигуле. А ведь кто-то из них, не будем забывать, еще и уподобился Цезарю Борджиа.
От безделья и созерцательности Эраста Петровича повело на философствование.
Ох, заблуждается сердобольная русская литература, Николай Васильевич да Федор Михайлович, по поводу «маленьких людей». Таковых на свете нет и быть не может. Не жалеть надо Акакия Акакиевича с Макаром Девушкиным, не слезы над ними, лить, а отнестись с уважением и вниманием. Ей-богу, всякий человек того заслуживает. Чем он тише и незаметнее, тем глубже в нем спрятана тайна.
Почему, например, никто из конторских не проявляет любопытства к новому человеку? Все кроме ремингтониста держатся с «секретарем» вежливо и от вопросов не уклоняются, но сами ни о чем не спрашивают. Робеют, стесняются? Или здесь что-то другое?
Ну, а как понять абсолютное молчание по поводу ужасной драмы, приключившейся здесь в прошлый четверг? Фандорин попробовал заговорить об отравлениях с одним письмоводителем, с другим, но у каждого немедленно сыскалось срочное дело за пределами комнаты; камердинер старательно захрапел, а Муся отступила в кухню. Один Ландринов ретироваться не стал, буркнул: «Отстаньте, а? Не мешайте работать!».
Но ровно в час дня болотную мглу будто рассеяло яркое солнце – это Мавра принесла отцу обед. Все немедленно оживились, зашевелились. Каждый достал прихваченную из дому снедь, а Муся подлила чаю, уже нисколько не ворча.
Как-то само собою образовалось, что все повернулись к столу старшего письмоводителя, кушавшего котлетку с вареным яичком и домашние пирожки. Ландринов жевал хлеб с дешевой колбасой, Тасенька пил бульон из термической фляги, Федот Федотович ничего не ел (очевидно, считал ниже своего достоинства), но тоже слушал Маврину трескотню с видимым удовольствием.
– …Я репродукцию видела – «Завтрак на траве» называется! Когда эту картину выставили напоказ, весь Париж был фраппирован. Одно дело – обнаженные нимфы или одалиски, а тут двое современных мужчин, скатерть с бутылками и рядом, как ни в чем не бывало, совершенно голая мадам, чуть подальше – еще одна. – Барышня схватила со стола первый попавшийся листок, перевернула и стала набрасывать карандашом расположение фигур. – Пикник за городом. А женщины, натурально, легкого
