комнату, находился стол младшего письмоводителя, того самого молодого человека с благостной миной на лице. Звали его Таисием Заусенцевым. Он несся в кабинет всякий раз, когда раздавался электрический звонок. Возвращался с какими-то бумагами, которые переправлял вниз, в контору. Мог ли Таисий Заусенцев положить мышьяк в чайник, пока патрон, предположим, подписывал документ или говорил по телефонному аппарату? Не исключено.
Усач, что в момент появления «практиканта» дремал в кресле, оказался не служащим канцелярии, а камердинером Федотом Федотовичем. Обслуживал прежнего управляющего, остался и при новом. У него на маленьком столике имелся собственный звонок, по которому Федот Федотович шел в кабинет сервировать стол для завтрака, подавать пальто и по прочим подобным надобностям. В остальное время просто сидел и читал газету либо подремывал. Фандорин, однако, заметил, что, даже мирно посапывая, камердинер то и дело позыркивал одним глазом из-под сомкнутых ресниц по комнате. А канцелярские, если вдруг возникал разговор на какую-нибудь неслужебную тему, понижали голоса и оглядывались на кресло. Фигурант? Безусловно.
Особого внимания заслуживала кухарка Муся – та самая Марья Любакина, что подала покойному злополучный чайник. Эта крепкая молодая баба постоянно находилась в особом закутке, примыкавшем к канцелярии. В обязанности кухарки входило готовить для прежнего управляющего, который страдал желудочной болезнью, какие-то особые протертые каши и напитки. Сергей Леонардович, в диетическом питании не нуждавшийся, намеревался отказаться от ее услуг, но Эраст Петрович попросил пока этого не делать. Муся маялась бездельем и почти все время торчала в дверях, глазея на мужчин.
Наконец, пятым подозреваемым следовало признать начальника канцелярии старшего письмоводителя Луку Львовича Сердюка, отца художницы. Этот только и делал, что сновал из канцелярии в начальственный чертог и обратно. Наблюдая за Лукой Львовичем, коллежский асессор вновь подивился тому, насколько имя подчас соответствует своему обладателю. Голова старшего письмоводителя, сужающаяся кверху и с седым хохолком на макушке, в самом деле, удивительно напоминала луковку. Интересно было бы взглянуть на родителя этого господина, подумалось коллежскому асессору. Неужто он походил на льва?
Пустые мысли подобного рода стали одолевать Эраста Петровича вследствие ужасной монотонности занятий и какой-то пыльной скуки, которой было пропитано все это помещение. Никакого настоящего дела у фальшивого секретаря не имелось – перекладывал бумажки на столе да с озабоченным видом рисовал в блокноте иероглифы. Раза три наведался к барону, якобы по работе, на самом же деле Сергею Леонардовичу не терпелось узнать, к каким выводам склоняется чиновник. За неимением таковых «секретаря» отпускали обратно в канцелярию. Он разглядывал пустые странички, заводил осторожный разговор то с одним, то с другим. Время ползло еле-еле.
К отрадным результатам дня следовало отнести то, что этими пятью лицами круг подозреваемых совершенно исчерпывался. В канцелярию заходили курьеры и телеграфисты, к Федоту Федотовичу
