дождь». Как только начинает играть музыка, я слышу звон разбивающихся вдребезги звёзд. Осколки сыплются и сыплются, стекают струями по лицам и телам, по домам и деревьям. Этот бесконечный звенящий поток не остановить. Струи собираются на асфальте в огромные лужи и мелкие лужицы. Музыка осыпающихся звёзд не режет слух, а успокаивает его и даже излечивает от неприятного, раздражающего шума, которым наполнены будни. Она заставляет просто забыть этот шум и уже кажется, будто никогда никаких других звуков ты больше не слышал, кроме звона разбивающихся вдребезги звёзд. Я и не знала, что могу так думать о музыке. Если бы кто-то чуть раньше описал мне таки ощущения, я бы точно сказала ему, что всё это антинаучный эзотерический бред.
В тексте написано о метеорном потоке, который можно было наблюдать шестого мая. Его «прародитель» – комета Галлея. На прикреплённой к посту картинке – испещряющие чёрное небо хвостатые звёзды.
Мне представляется Вадя, который с закрытыми глазами перебирает клавиши синтезатора, а потом – компа, пытаясь выразить то трудновыразимое, что звучит у него внутри и просится в мир. Помню, он говорил в день нашего знакомства: сначала мелодию нужно сыграть, чтобы прочувствовать её живой нерв кончиками пальцев. Чтобы от соприкосновения этого нерва с самыми чувствительными твоими рецепторами возник электрический разряд. А потом уже работать над треком в компьютерной программе. Трек должен рождаться из живой мелодии, а иначе это будет просто мёртвое, невразумительное дребезжание.
Я: Вадя, я послушала «Звёздный дождь» – трек очень здоровский, ты молодец! Если бы не знала, что ты автор, то никогда бы не подумала, что это мог написать подросток, мой ровесник.
Света: Когда Вадя только начал выкладывать треки, многие писали ему, что не верят в его авторство. Некоторые даже троллили его.
Толик: Ещё каких-то два года – и Вадя уже будет сурьёзным таким юношей, а не подростком. Как и мы все. Нацепит костюмчик, начнёт заливать свои фотки в сурьёзных позах, писать политические посты, а не про эти все звёздочки и космос. И тогда никто уже не будет сомневаться, что он и есть автор.
Долго ещё мы болтаем обо всём и ни о чём. А я всё не решаюсь спросить у Вади, что он надумал о числе двенадцать. Кто-то невидимый как будто прикладывает палец к моим губам, призывая молчать. Чем дольше я не буду задавать этот вопрос, тем позже я узнаю и пойму… что? Что выпавшее на кубиках число и номер пропавшей карты – это не случайное совпадение, а зловещая закономерность, которая потянет за собой цепочку каких-то событий? В моей жизни, в их жизни, в нашей общей теперь жизни. А ведь механизм уже запущен как минимум в моей голове. Мысли о карте и числе без остановки крутятся внутри неугомонными зубчатыми колёсиками, и пока они крутятся, в ушах что-то тихо, но неотвязно тикает: тик-тик-так, тик-тик-так. До сих пор, в последние несколько дней, я этого тиканья не замечала. Или делала вид, что не слышу. А сейчас оно заявляет
