быстро. Совсем дела запустили. Пиши к Демиду Хомякову в Богородицк. Жаловался, что плуги многие да косули заржавели. Пиши: пусть не бросается ржавыми-то! Пусть все ржавое переделывает во что сгодится.
Пока подьячий писал грамотку, Алексей Михайлович достал хозяйственную книгу.
– Шестого августа просили мы прислать из Домодедова на Аптекарский двор двадцать кур индийских.
– Так их прислали, великий государь.
– Прислать-то прислали! Я просил, чтоб сообщили остаток.
– Сообщили, великий государь. Принести запись?
– Принеси.
Подьячий умчался.
Алексей Михайлович вытер платочком взмокшее лицо. Понюхал платок. Розами пахло. Царица-голубушка розовым маслом на его платки капает, для здоровья. Запах был чудесный.
– Фу! – сказал Алексей Михайлович и тотчас вспомнил про Аввакума, позвонил в колокольчик. На зов явился комнатный слуга.
– За Петром Михайловичем сбегай, за Салтыковым.
– Он здесь.
Явился Петр Михайлович.
– Ты вот что, – сказал государь, с ужасным вниманием пялясь в хозяйственную книгу. – Ты сходи к Аввакуму, скажи ему, пусть о Пашкове толком напишет. Да еще скажи: довольно ему людей простодушных распугивать. Не куры. Мне говорили, где Аввакум побывал, там церкви пусты… Узнай все и доложи о запустении, верно ли?
В комнату вбежал подьячий, быстрехонько поклонился, раскрыл книгу.
– Вот, великий государь! В Домодедове осталось тринадцать петухов, двадцать девять куриц, сто сорок одна молодка.
– Это в остатке? – Лицо Алексея Михайловича стало серьезно и даже озабоченно.
– В остатке, великий государь!
– Приплод не велик, но теперь, думаю, расплодятся, коль сто сорок молодок у них.
– Да уж расплодятся, великий государь.
Аввакум писал о Пашкове:
«В 169 Афонасей Пашков увез из Даур Никанские земли два иноземца, Данилка да Ваську, а те люди вышли на государево имя в даурской земле в полк к казакам… Да он же, Афонасей, увез из Острошков от Лариона Толбозина троих аманатов…
Да он же увез 19 человек ясырю у казаков. А та землица без аманатов и досталь запустела…
Да он же, Афонасей, живучи в даурской земли, служивых государевых людей не отпущаючи на промысел, чем им, бедным, питатися, переморил больше пяти сот человек голодною смертию…
Да он же, Афонасей Пашков, двух человек, Галахтиона и Михаила, бил кнутом за то, что один у него попросил есть, а другой молвил: «Краше бы сего житья смерть!» И он, бив за то кнутом, послал нагих за реку мухам на съеденье и, держав сутки, взял назад. И потом Михайло умер, а Галахтиона Матюшке Зыряну велел Пашков в пустой бане прибить палкою…»
И о других многих злодействах, нелепых, страшных, поведал Аввакум.
Закончив писаньице, сказал Анастасии Марковне:
– Знать,
