увидели… Это не костно-травматические изменения, а послеоперационные, а вы их в отрицательную динамику записываете… Вот эти углы на позвоночнике кто рисовал? Вы, товарищ капитан? Вас на уроках геометрии в школе не научили транспортиром пользоваться?..»
Начальник рентгенотделения Ковалев в такие минуты стоял обычно навытяжку рядом с дедом и смотрел не в снимки, а на лица своих подчиненных и метал в них молнии. А сами врачи покорно слушали, сидя за столом с длинным рядом негатоскопов, и вглядывались в снимки, пытаясь понять, где же проходит граница между их пониманием лучевой диагностики и опытом Владимира Николаевича.
Один раз Ковалев попытался заступиться за своих специалистов и начал это со слов: «Товарищ полковник, вы работаете столько лет, сколько мы тут все вместе даже не живем еще…», но продолжение фразы булькнуло и застряло где-то в трахее после того, как дед поднял на него свой суровый взгляд.
– Умный врач всегда найдет время для самообразования, – медленно сказал он Ковалеву. – Положите пару учебников в туалете и курилке – ведь вы там большую часть своей жизни проводите. Возможно, это принесет свои плоды. А пока эти три заключения перепишите – вы же знаете, что ваши неправильно описанные снимки чьи-то судьбы могут поломать.
Беседы Озерова с врачами быстро становились достоянием общественности практически дословно. Спустя день доктора ходили к Ковалеву в гости, чтобы убедиться, что в курилке лежат справочники по рентгендиагностике.
И что интересно – они там действительно лежали…
Такси остановилось у входа в отделение. Дед медленно выбрался из машины; Виктор заметил, что сегодня он как-то по-особенному бережет спину.
– Вы во-он там под деревом встаньте, а мы минут тридцать, не меньше, а потом назад, – распорядился Виктор, подошел к деду и спросил:
– Спина шалит?
– Нормально, – услышал в ответ. – Пару дней в корсете похожу, диклофенак уколю. Пакет возьми, пригодится сегодня.
Виктор взял протянутый сверток и понял, что угадал – внутри была книга, тяжелая, толстая. Заглядывать сразу он не стал – раз дед не обозначил сам, что там, значит, есть тут какая-то интрига.
Поднимался дед на второй этаж медленно, но без остановок, держась за перила. Виктор шел сзади и не видел его лица, но очень четко представлял себе, насколько он сейчас сосредоточен и внимателен к своим ногам. Наверху, на площадке возле ординаторской, уже стоял Рыков.
– Увидел машину в окно, Владимир Николаевич, – радостно и громогласно заявил он, когда деду до него осталось несколько ступенек. – Спуститься не успел, уж извините.
Дед дошел до него, на последней ступеньке остановился, поднял голову и совершенно не запыхавшимся, безо всякой одышки голосом сказал:
– Что ж ты не успел? Курил, небось, у окна, когда машину увидел?
– Каюсь, Владимир Николаевич, курил, – засмеялся Рыков и протянул руку. Дед
