за сегодня вспомнил, как дед наклонился к нему в гараже и шепнул: «Салфетка…»
Рыков вышел следом, присел рядом.
– Все вышло, как он сказал?
Виктор кивнул.
– Просто выслушал меня, снимок посмотрел, пальцем ткнул. Три минуты. И два месяца. Надо было раньше спросить его совета, – вздохнул он. – Хотя, в принципе и сейчас еще было не поздно. Надеюсь, по фиксатору и винтам гной никуда не пошел, салфетка ниже лежала почти на десять сантиметров.
– Поживем – увидим, – сказал Рыков. – Манохину будешь говорить? Я б сказал. Приватно.
– Скажу, наверное, – пожал плечами Виктор. – В журнал-то все равно запишем. Надеюсь, меня все правильно поняли, и никто ничего не разболтает. Что было в операционной – остается в операционной.
Рыков кивнул, соглашаясь.
– Ты Владимира Николаевича почаще привлекай, – посоветовал он, уходя в ординаторскую. – Им, старикам, это все нужно. И для мозга работа, и нужным себя почувствовать. Иначе он окончательно превратится в садовода-любителя – а у него серое вещество на два порядка круче нашего. Нельзя, чтоб такой умище в гараже простаивал.
– Понимаете, – внезапно сказал Виктор, все размышляя о том, как дед понял, что там именно салфетка, – он ведь не просто снимок смотрел. Он еще спросил, кто оперировал. Он от каждого из нас знает, чего ожидать. От вас, от меня, от других врачей.
– Дед твой в каком звании уволился? – зачем-то спросил Рыков.
– Полковник.
– Выслуги сколько было? Он же с сорок первого года в армии?
– Да, прямо с начала войны. Тридцать шесть календарных лет.
– Виктор Сергеевич, и ты удивляешься, что он нас читает, как открытую книгу? Он Амосову ассистировал, Вишневскому – я ж его рассказы помню. Там в голове, как у хорошего шахматиста.
– В смысле? – не очень понял Виктор.
– У шахматистов база партий со всех чемпионатов мира и других соревнований в памяти сидит. Они всё и всегда могут назад отмотать, прикинуть, как другой бы на его месте сыграл. У деда твоего – миллион операций за почти сорок лет службы. И он ведь потом не ушел сразу, а еще двадцать лет с хвостиком гражданским отработал. Да Владимир Николаевич твой шов от моего отличит с закрытыми глазами. А уж то, что Манохин со своими анекдотами бесконечными в бедре салфетку забудет – так это само собой.
Виктор кивнул, соглашаясь. Тем временем майора выкатили из операционной. Юля вышла следом, не вынимая рук из кармана на груди.
– Слушайте, Виктор Сергеевич, я, конечно, многое видела, но салфетку на моей памяти…
– Не было никакой салфетки, – оборвал ее хирург. – Забудь, пожалуйста. Вот прямо сейчас забудь. Но выводы сделай такие, чтобы на всю жизнь. Чтобы за тобой или за мной никто ничего подобного никогда не достал.
Юля согласно кивнула
