style="font-size:15px;"> Дон Антонио резко обернулся к своему секретарю:
– Что-что?
– Сеньор Аттарезе предлагает, принимая во внимание вспыльчивый характер господина де Левассера и его трепетное отношение к мадемуазель Женевьеве, так повести дело…
– …чтобы де Левассер посадил его в колодки на рыночной площади?!
– Что-то в этом роде, ваше высокопревосходительство.
Эта мысль очень развлекла и порадовала губернатора Эспаньолы. В самом деле, разве это не высший уровень коварства – убить своего личного врага руками врага своего государства?
– В этой истории замешан некий капитан Шарп…
– Не тот ли профан, что перепутал серебро с оловом? Так вы мне, кажется, сообщали?
– У вас прекрасная память, ваше высокопревосходительство.
Дон Антонио нахмурился:
– Что с вами, Альфонсо?
В глазах секретаря вспыхнул страх.
– Когда слуги начинают вам льстить слишком грубо, надо или менять службу, или менять слуг.
– Я не думал, я…
– Ладно, оставим это. А что касается этого Шарпа, он нам на благо подворачивается. Чем больше дураков в начале игры, тем больше трупов в ее конце.
Альфонсо не посмел восхититься вслух высказанной сентенций, хотя она очень ему понравилась.
Дон Антонио понял терзания секретаря, но не счел нужным их смягчать. Он просто спросил:
– Что-то еще?
– Именно, ваше высокопревосходительство.
– И опять интересное?
Альфонсо кивнул.
– Так докладывайте!
Из папки появился второй документ. Он имел более привычный вид, чем первый.
– Что это?
– Показания Горацио де Молины.
– Этот негодяй заговорил! Клянусь стигматами святой Клементины[8], я уже перестал на это надеяться.
– На это перестали надеяться даже тюремщики. Неделю назад по вашему повелению мы оставили его в покое, дабы затянулись самые болезненные раны и появилась возможность продолжать дознание должным образом. Дело в том, что он стал беспрестанно впадать в обморочное состояние и потерял столько крови, что…
Губернатор нетерпеливо махнул кружевным манжетом:
– Помню, помню.
– И вот сегодня утром, еще до того, как к нему приступил наш главный умелец Франсиско, еще до того, как разожгли печь, и еще до того, как в камере появились пыточные инструменты, Горацио заговорил.
– Он сказал, где находятся награбленные ценности?
– Нет, он сообщил кое-что более интересное.
Дон Антонио громко хмыкнул, чего с ним не случалось с момента получения известия о гибели сына.
– Что же
