прошло в полном порядке, чтобы – ввиду осенних частичных выборов – не был скомпрометирован политический образ «независимых» (одной из целей собрания было, как говорится в «Нормандских письмах», «выразить признательность депутатам и пожелать им успеха на ближайших выборах»[54]). Но поскольку гости до этого дня не были знакомы друг с другом, нельзя было гарантировать, что в число приглашенных не проникнут провокаторы: «Знаете ли вы, что ультраминистерские писатели ставят в вину либералам? Их спокойствие, их мудрость! Они ожидали беспорядков, они, возможно, и сами пытались их разжечь», – пишет Этьенн. Итак, молчание на банкете оказалось для его организаторов единственной гарантией успеха: «Мы предпочли молчать ‹…› и таким образом обезоружить всех профессиональных провокаторов, всех платных истолкователей чужих мыслей».
По какой причине мог разгореться скандал? После банкета наемные роялистские публицисты, те, кого либералы называли «платными истолкователями чужих мыслей», наверняка нашли бы в любом тосте, к чему придраться.
Как же так? – говорят они. – Ни одного тоста, ни одного куплета; значит, у этих людей нет никаких желаний? Есть желания, которые таятся в сердцах всех друзей конституционной монархии и представительной системы, а если нам приходится их сдерживать, то лишь оттого, что вы горазды отыскать в их выражении преступные задние мысли. ‹…› Если бы, например, мы произнесли тост за армию, вы бы закричали, что мы имеем в виду старую армию, а за новую на самом деле пить не хотим; если бы мы произнесли тост за соратника Вашингтона, вы бы немедленно обвинили нас в подстрекательстве к установлению республики; если бы мы помянули возвращение изгнанников[55] – о, тогда мы бы тотчас были причислены к мятежникам, мы бы косвенно выступили против меры, одобренной монархом, и на такой тост следовало бы по меньшей мере обратить внимание исправительной полиции[56].
Совершенно очевидно, что ни один тост, произнесенный участниками банкета в «Радуге», не вызвал бы единодушного одобрения прессы. Но мне кажется, что Этьенн скрывает проблему еще более важную: даже среди участников банкета ни одному тосту не было гарантировано единодушное одобрение – во-первых, потому, что в число участников могли затесаться предатели, а во-вторых, потому, что гармонию грозил нарушить тот тост, который, по тогдашней традиции, должен был произноситься первым, – тост за короля. Независимые прекрасно знали, чего не хотят ни за что на свете, – возвращения Белого террора или Старого порядка, но относительно мер, которые нужно предпринять в ближайшем будущем, у них единодушия не было. Одни полагали, что можно поддерживать восстановленную династию, при условии что она выразит готовность уважать Хартию и волю нации; так писала – поскольку об этом можно было говорить, не боясь цензуры, – «Коммерческая газета».
Le Journal de commerce. 18.05.1818.
Соратник Вашингтона – Лафайет, принимавший участие в американской Войне за независимость и сохранивший республиканские убеждения; изгнанники – люди, выдворенные из Франции в начале Второй реставрации за активную поддержку Наполеона во время Ста дней или за голосование в Конвенте за казнь короля в 1793 году. –
La Minerve française. II bis. 1818, mai. P. 88. Письмо о Париже № 12, постскриптум Этьенна, датированный 14 мая.
