делая огромные шаги, двигается пастух и равномерно лупит своей длинной палкой по спине, плечам, голове Эрмона. После каждого удара Эрмон все сильнее выгибал тело, пытаясь увеличить скорость, и от этого казалось, что он несется впереди своих ног.
При виде этого зрелища у Жака округлились глаза и открылся рот, что, как считают физиономисты, является главным признаком удивления. Клодин ахнула и всплеснула руками. Быстрее всех оценил ситуацию Андрэ.
Стремительно вскочив, он ринулся навстречу и успел перехватить палку как раз в момент очередного удара. Выяснив все обстоятельства, Андрэ достал деньги. Причем ему пришлось довольно долго шарить по углам своего тощего кошелька, чтобы отыскать одинокую монету. Но монета этих поисков стоила. Это был денарий, и не из биллона – сплава с большим количеством меди, а из полновесного серебра.
Увидев денарий или, как называли его во Франции, денье, пастух успокоился, аккуратно спрятал монету и, ловко подхватив блеющую овцу, отдал животное Андрэ. Затем он несколько опасливо посмотрел на огромные толпы проходящих паломников, развернулся и, быстро шагая, исчез за холмом.
Андрэ вскинул овцу на плечо и пошел к костру. Побитый Эрмон плелся сзади, поводил спиной, морщился и ворчал:
– Ну, и зачем ты отдал последние деньги? Нам еще идти и идти. Что мы будем есть? Все равно придется брать так.
– А как же заповедь «не укради»? – насмешливо спросил Андрэ, сбрасывая овцу у костра.
– Папа освободил нас от всех грехов, нами содеянных, – мрачно сообщил Эрмон и добавил воинственно: – Чем просить ради Христа, лучше отнять из-за куста.
Тут, резко повернувшись, он непроизвольно застонал. Клодин хихикнула.
– Ну, разошлась, не остановишь. Довольно! Хватит! – гневно прикрикнул Эрмон. Клодин не обиделась, а проговорила заботливо:
– Сними рубаху, покажи спину.
Под нежным взглядом красивых глаз Клодин Эрмон смягчился и даже начал стягивать мокрую рубаху, но неожиданно за его спиной раздалось какое-то бульканье. Эрмон и Андрэ удивленно переглянулись и повернулись на звук.
Оказалось, что это странное бульканье является смехом Жака. Крестьянин потряхивал головой, небольшие глаза его почти закрылись, среди зарослей бороды, демонстрируя крепкие темно-желтые зубы, открылся рот, и из него доносилось: «Охе-хе-хе-хе!»
– Ты чего? – неприязненно спросил Эрмон.
– Как ты от палки-то бежал – не любишь, значит, – продолжая хекать и булькать, проговорил Жак. – Ну ты и воин! Вот так воин! Это не от меня, а от тебя все сарацины разбегутся. Да столкнул бы его самого с его ходулями в лужу. Так нет, удираешь, как заяц от лисы. Охе-хе-хе!
Эрмон аж затрясся от злости, понимая, что крестьянин прав.
– Гусак! Истинно гусак длинношеий! Все уже забыли, а он только смеяться начал. Закрой рот! – зло крикнул он на Жака и показал движением пальцев,
