и вонзился медведю прямо в лоб.
Витя вжался в землю от сумасшедшего, адского рёва, взвившегося до небес на наивысшей ноте бешенства и боли.
Медведь затряс огромной головой на бегу. Но, Фарбаутр продолжал давить кнопку, и неразрывная нить молнии зависла меж ним и истошно ревущим исполином.
Свет ломкого луча сменился на синий. Его пульсирующая линия корёжилась сотнями острых углов и осыпалась гроздьями искр. И в этих отблесках сверкал голубоватыми оттенками шеврон Фарбаутра на рукаве – «Чёрное солнце», будто мерцал сам по себе, своими собственными молниями-лучами.
Медведь рвался дальше вперёд и утробно дико выл. Поток электрозаряда гвоздём, копьём, пикой, жалом сверлил его – и зверь не понимал, что происходит.
Он с мучительным рёвом бежал на Фарбаутра и наотмашь из стороны в сторону тяжко мотал головой. Но острая молния упорно прожигала ему лоб, что медведь ни делал.
Фарбаутр не отпускал кнопку, и жезл удерживал корявую, синюю огненную черту, соединявшую его с медведем. Рука Фарбаутра дрожала и вибрировала от напряжения. Казалось, ток проходит через него самого.
Люминесцентное свечение озаряло лес белым, мертвенным сиянием. Солдаты и полицаи прикрывали глаза ладонями и отступали, пригибаясь и мучительно морщась.
Медведь хрипел и утробно рыдал, почти по-человечьи. Он выдыхался, броски вперёд ему давались труднее, хоть боль и приводила в ослепляющее буйство.
Не прекращая бег, зверь вскинул лапу к голове, не то защищаясь, не то пытаясь схватить и вырвать горячий, острый клинок молнии, впивавшийся всё глубже. Тотчас его другая лапа подломилась, брюхо с шумом проскользило по траве.
Злая молния так и буравила крепкий медвежий лоб, и исполин-гигант рухнул боком на излёте, на всём скаку. От бронебойного удара глухо вздрогнула земля.
Фарбаутр потерял равновесие и качнулся вперёд. Палец его слетел с кнопки и кривая, сине-огненная нить с треском исчезла, оставив после себя лишь белёсый дымок.
Медведь врубился головой в землю, но не погасшая ещё сила потащила по инерции его бугристое тело дальше. Чёрный нос рыхлил лесную почву, взрезая борозду. С потревоженных деревьев на тушу дождём сыпались листья.
Как огромный червь, он проутюжил полосу, сдирая своим туловищем мох и пласты дёрна, пока мал-помалу не замер на месте. Округлые бока его сдавились, вжимаясь внутрь, а потом обмякли, расслабляясь. И из широких ноздрей – с протяжным шумом вышел, испустился последний дух, рассеивая облака густой пыли…
«Нет больше хозяина леса…» – пронеслось у Вити в голове, как тонкий, ледяной сквозняк.
И глубокий вздох захлестнулся судорожным спазмом, когда рыдание рвётся, просится наружу. Но его приходится держать в себе, ибо нельзя пока плакать…
Витя, казалось, целую вечность неотрывно смотрел на мёртвого медведя. Да и не он один. Все фигурки людей, что россыпью маячили между деревьев, стояли неподвижно, глядя на бурую груду шерсти, внушающую трепет
